затем и пришествие зимней стужи, грозящей выморозить до мозга костей? За зимой опять придет весна, и расцветут буйные краски лета, чтобы приходящая им на смену золотая осень могла радовать нас так, как это она делает сегодня! Но даже и не в вере в вечное возрождение природы дело, а в том, что сейчас твоя собственная душа открылась нараспашку навстречу всему этому великолепию и согласна только радоваться и радоваться без конца…
Однако же дело, ради которого мы очутились среди красот осенней природы, все-таки напоминало о себе неясным тревожащим ощущением на самом донышке сознания, как холодный ключ, бьющий в глубине прогретого солнцем озера. По привычке вздохнув, прерываю созерцание и приступаю к расстановке мишеней. На этот раз у Лиды в сумочке оказалась россыпь холостых патронов, и мы снаряжаем ими по две обоймы своих пистолетов, а затем начинаем танцы вокруг мишеней, азартно сотрясая прозрачный чистый воздух грохотом выстрелов и наполняя его запахом сгоревшего пороха.
Набегавшись по поляне как с выстрелами, так и без оных, переводим дух. Привычно ставлю свой «зауэр» на предохранитель, прячу его в кобуру и слежу за теми же действиями, которые совершает моя спутница. Конечно, когда мы будем возвращаться домой, наплечную кобуру она снимет и уберет в сумочку… И тут меня осеняет.
– Послушай, Лида, – обращаюсь я к ней, – а как поживает твой вальтер?
На лице у девушки появляется вызывающее и одновременно слегка смущенное выражение, подчеркнутое легким румянцем, проступившим на щеках. Она пристально смотрит на меня своими карими, почти черными, глазами, а ее левая рука, подхватив подол короткого, едва закрывающего колени, платьица, медленно тянет его вверх, открывая сначала левое колено, обтянутое фильдеперсом, затем ползет все выше, позволяя увидеть широкую черную подвязку… Смотрю как завороженный, не в силах сразу отвести взгляд, хотя и понимаю, что вот так пялиться вроде бы и не совсем прилично. И в тот самый момент, когда, сделав над собой усилие, все же отвожу глаза в сторону, Лида делает молниеносное движение правой рукой, и вот уже эта рука, согнутая в локте и слегка прижатая к телу, держит пистолет, а левая поддерживает правую снизу.
Молодец, однако. Удержалась от искушения изобразить из себя опасную валькирию, направив на меня ствол. Да, Гражданская война и служба в МЧК выковали из нее бойца, а не барышню, ради развлечения со своим кавалером балующуюся оружием.
– Молодец, – повторяю свою мысль вслух, – но есть небольшая недоработка.
– Какая? – удивляется девушка.
– «Зауэром» ты работаешь правой и кобуру надеваешь соответственно. Поэтому вальтер лучше держать под левой рукой – и левой же тренироваться им работать. Да и стрельбы с левой руки противник будет ждать меньше, чем с правой.
– Надо попробовать, – не стала возражать Лида и принялась отстегивать маленькую полуоткрытую кобуру, прижатую резинкой подвязки к ноге. Быстро справившись с этой задачей, она начала прикреплять кобуру к левому бедру, но вот вдеть резинку подвязки, охватывающую ногу, в прорези на кобуре оказалось не так просто. Я опустился на колено, чтобы помочь ей, но моя помощь в конечном счете затянула этот процесс очень надолго. Впрочем, ни она, ни я не сожалели о потраченном времени.
Когда боевая комсомолка в сумерках прощалась со мной у Страстной площади, с ее уст слетела так часто повторяемая в этом мире фраза:
– Береги себя!
Видя мое немного недоуменное пожатие плечами, она добавила:
– Предчувствия у меня какие-то… нехорошие… насчет этой твоей командировки.
Черт! Ведь ни слова же ей не говорил про ту кашу, которая у меня заварилась в Берлине с людьми Ягоды, – а она как-то почуяла неладное. Ограничиваюсь обещанием:
– «Зауэр» у меня будет с собой, и по-глупому никуда голову совать не буду. Честно, не буду! Слишком уж хочу сюда вернуться. – И тут я ни капельки не лукавил. Действительно хочу. Да и дел невпроворот. Начал – надо идти до конца.
На подходе к своему дому навстречу мне попадается прилично одетый господин, который, поравнявшись со мной, вежливо приподнимает шляпу и здоровается:
– Добрый вечер! Виктор Валентинович, если не ошибаюсь?
– Чем могу служить? – с ответной вежливостью интересуюсь у него.
Стремительным движением господин выхватывает из-за пояса наган, до поры скрывавшийся бортом пиджака, и сует мне его под ребра слева:
– Разговор есть, – негромко шипит он.
Нет уж, не надо мне таких разговоров. Крутанувшись вокруг своей оси, левой рукой подбиваю наган вверх и в сторону и тут же со всей дури бью господина коленом в пах. Не давая ему опомниться, без паузы, добавляю прямой удар пяткой ладони в нос. «Зауэр» бесполезен – после сегодняшних тренировок обойма его пуста, а вставить запасную, с боевыми патронами, я не успеваю. Поэтому без затей, кулаком в ухо, сбивая противника на землю, и ботинком по руке, держащей наган… За моей спиной ударяют почти слитно два выстрела, и сразу же – еще один дуплет. Некогда оглядываться – наган выбить не удалось. Крепкий попался орешек. Кидаюсь на противника сверху, левой рукой мешая ему навести на себя револьвер, а правой все же выхватываю «зауэр» и от души луплю его рукояткой по голове. Раз, другой, третий… Мелькает глупая мысль: «Теперь небось защелку обоймы чинить придется». Сзади раскатисто грохочут еще два выстрела, затем еще один, и опять два подряд. Мой противник обмяк и, похоже, лишился сознания.
Только тут позволяю себе оглянуться, и в этот момент негромко хлопает другой пистолет, и еще раз, и еще… Лида сидит на тротуаре с задравшимся выше колен платьем, опираясь правой рукой на землю, а в левой вскинут маленький вальтер. У ее ног, скорчившись, дергается какой-то человек. Еще один лежит прямо за моей спиной, и рядом с разжавшейся кистью правой руки валяется тонкий длинный стилет. Немного погодя замечаю еще одного человека, валяющегося прямо в открытом дверном проеме подъезда.
Вскочив, бросаюсь к Лиде:
– Ты как? Не ранена?
– Пустяки, запнулась, – отвечает она.
Подобрав с тротуара свой «зауэр», бравая комсомолка сует его в сумочку, а затем неуверенными движениями поднимается с земли, даже не отстранив моей руки, которой я поддерживаю ее. Один чулок у нее безнадежно порван. Вальтер она из пальцев не выпускает. Однако, присмотревшись, мы видим, что ни один из нападавших не подает признаков жизни, и тогда Лида естественным жестом задирает подол и сует вальтер в кобуру на подвязке левого чулка. Подхожу к своему противнику. Надежда, что хотя бы одного удастся взять живым, не оправдалась. Видно, я так отчаянно лупил его по голове «зауэром», что перестарался.
– Как ты тут очутилась? – задаю наконец давно вертящийся на языке вопрос.
– На Тверском заметила, что за тобой хвост увязался, – объясняет Лида. – Ну и пошла следом. «Зауэр» на всякий случай вытащила, и когда они к тебе кинулись со всех сторон, сразу стала стрелять. А они не успели.
Как же, не успели. По меньшей мере один выстрел был в нее… Или в меня. Но в любом случае спину она мне прикрыла. Иначе взяли бы меня в оборот, а то и ухлопали, если бы сопротивлялся слишком резво.
Ну что тут скажешь? Обнимаю ее и целую, шепча на ухо:
– А ты знаешь, что по старинному китайскому поверью человек, спасший другого от смерти, становится с этого момента ответственным за всю его дальнейшую жизнь?
– Куда же ты теперь денешься! – шепчет комсомолка в ответ.
Эх, жаль, что нельзя продолжать начатое долго и со вкусом. Обстановка, увы, не позволяет.
Да, нашумели и намусорили мы изрядно. Ничего не поделаешь, придется разбираться с московской милицией. Тем более что у меня теплится надежда – а вдруг угрозыск выяснит, что это за субчики и чего же им наконец от меня нужно было? Достали уже!
Вечером в понедельник беру извозчика у Пречистенских ворот, еду к себе в Малый Левшинский, там гружу в пролетку чемодан и отправляюсь на Северный вокзал, в прежнем моем времени известный мне как Ярославский. В начале платформы, куда еще не подали наш состав, уже стоят несколько человек – вроде
