– Успокойся, дружище. Поехали отсюда быстрей, не то задохнемся.
Заняв едва ли не всю ширину улицы, они, сопровождаемые проклятиями испуганных жителей, понеслись вскачь, стараясь как можно быстрее выбраться на природу из этого вонючего, грязного, тесного города.
– Я знаю, что это была за улица, – сказал Сашка, когда они, покинув город, остановились в чистенькой, прозрачной, как будто только что выстиранной, березовой роще. – Это была улица мясников. Мясницкая, значит.
– Ну и народец тут собрался, – неодобрительно покачал головой Адаш. – Никакого тебе уважения.
Сашка расхохотался:
– Москвичи.
III
Пир затянулся за полночь, а утром, едва только оранжевый шар солнца всплыл над горизонтом, Сашка, проснувшись, быстренько оделся и попытался тихонечко улизнуть из дома, ни с кем не прощаясь и никого не уведомляя. Осторожно, стараясь не шуметь, спустился на задний двор, прошел в конюшню, сам оседлал коня. Шагом пересек двор и тут услышал за спиной знакомый голос:
– Тимоша…
На крыльце стояла Марья Ивановна, за ней, на несколько ступенек выше – Микулина вдова Елена, еще выше – Фленушка. Сашка подъехал к крыльцу, спрыгнул с коня и, оправдываясь, произнес виноватым голосом:
– Вы извините, не хотел будить вас. Легли-то поздно…
– Мы уже давно встали, тебя ждем, – ответила за всех Марья Ивановна.
Они стояли друг за дружкой с такими печальными лицами, как будто его отъезд делал их самыми несчастными людьми на свете.
– Я вернусь… завтра… дня через два-три, – сбивчиво пообещал Сашка, чувствуя себя последним мерзавцем.
Они молчали и смотрели на него. Он вдруг подумал, что на этом вдовьем параде не хватает только его родной матери, которой он тоже вынужден был наврать. А ведь ей-то и надо было, чтобы сынок после долгой разлуки побыл с ней всего лишь недельку. Но не мог он! Не мог! Ведь его любимая ждет! Ну почему так получается, что он может сделать счастливой лишь одну женщину, делая при этом сразу нескольких несчастными?
Он поднялся на крыльцо и, припав на колено перед Марьей Ивановной, взял в ладони ее руку. Он коснулся руки губами и прошептал:
– Простите меня, матушка, простите меня все, но я люблю ее. Я должен к ней ехать.
Она положила руку ему на голову, погладила, перебирая пальцами пряди его длинных, отросших за время болезни волос, и так же тихо, но внятно ответила:
– Ты женись на ней, Тимоша. Сделай хоть ее счастливой.
Если бы все было так просто! Ну женится он на Ольге, а через год, два, три ему все равно придется возвращаться в свое время. И с кем останется Ольга? С умалишенным Тимофеем? Разве это сделает ее счастливой? Может быть, вообще не ездить к ней, не дразнить обещанием вечной любви и семейного счастья? Может, остаться здесь, с Марьей Ивановной и Фленушкой? Ведь им нужно так немного. Всего лишь чуточку внимания. О черт! Как же больно. Он всех делает только несчастными. «Не раскисай, солдат! – забил в литавры внутренний голос. – Ты здесь не для этого, опомнись. Для того, чтобы сделать всех счастливыми, тебе надо выполнить боевое задание!»
– Но она же вдова, матушка, – мягко возразил Сашка.
– Это пустяк, Тимоша.
– Но она старше меня на десять лет.
– Ерунда. Если любишь, женись. Я тебя на то благословляю. – Она перекрестила его. – Роду нужен наследник.
– Хорошо, матушка.
– А теперь иди. Скорей. Долгие проводы – лишние слезы.
Сашка сбежал с крыльца, вскочил в седло и рванул с места в галоп. У гостевого дома остановился, постучал, как договаривались ранее, несколько раз нагайкой в окно. Когда в окне появилась усатая физиономия Адаша, махнул рукой – поехал, мол. Адаш открыл окошко и высунулся наружу.
– Выезжайте часа через три. Нет… Четыре. И Гаврилу Ивановича прихвати, не забудь.
Адаш сально ухмыльнулся.
– К вечеру приедем. Ты не торопись, государь. Что я, не понимаю, что ли?
Объехав Москву стороной (на вчерашнем пиру Сашка предложил Ивану Воронцу стать московским головой, на что тот с величайшей радостью согласился. Тут же, за столом, Сашка и грамоту соответствующую подписал), он выехал на Волоколамский тракт и пустил лошадь резвой рысью. Через час с небольшим впереди замаячило Тушино. От ожидания скорой встречи с возлюбленной сердце его забилось так, как будто он расстался с ней действительно семь месяцев, а не одиннадцать дней назад. Всю дорогу он думал над предложением Марьи Ивановны и так и не смог принять окончательного решения. С одной стороны, ему страстно хотелось жениться на Ольге, а с другой, он прекрасно понимал, что это ненадолго. Рано или поздно он должен будет вернуться в свое время, а Ольге придется мучиться до конца жизни с умственно неполноценным человеком.
Всадника в усадьбе, судя по всему, заметили еще издали, и то ли опознали, то ли Ольга выбегала встречать каждого всадника в надежде встретить своего Тимошу, но, когда Сашка въехал во двор усадьбы, Ольга уже со всех ног бежала ему навстречу. Он спрыгнул с коня, успел сделать пару шагов ей навстречу и протянуть вперед руки, но лишь только для того, чтобы успеть подхватить лишившуюся чувств возлюбленную. Он поднял ее на руки и бегом бросился в дом, крича что есть сил: «Лекаря! Пошлите за лекарем!» Он осыпал ее лицо быстрыми поцелуями, но глаза ее так и остались закрытыми, а лицо – неподвижным и бесчувственным. Сашка взбежал на второй этаж, прошел в спальню и положил Ольгу на кровать. В дверях комнаты столпилась прислуга.
– За лекарем послали? – спросил он, не оборачиваясь.
– Так точно, ваше сия… ваше высо… За знахаркой. Лекаря нет тут в округе, – ответил ему мужской голос.
Сашка удивленно обернулся. В доме у Ольги раньше мужчин не было.
– Епифаний? Ты?
– Я, ваше высочество. Боярыня меня сюда перевела. Ту-то костромскую деревню она монастырю отписала.
– Монастырю? – удивился Сашка. – Зачем?
– Старшенькую-то она замуж выдала, а четырех младших девочек в монастырь отдала в ученичество.
– А-а… Ну что там знахарка, Епифаний?
– Идет уже.
За дверью послышался шум шагов, и в комнату, подвинув плечом Епифания, вошла, нет, вкатилась невысокая, толстая, разряженная, как на праздник, баба средних лет.
– Ты знахарка? – осведомился Сашка.
– Я, – с вызовом ответила баба. – Она подошла к постели больной, и Сашка, поднявшись, уступил ей место. Она склонилась к Ольгиному лицу, прислушиваясь, видимо, к дыханию больной, прикоснулась губами к ее лбу, а потом приложилась ухом к груди. – Что с ней случилось?
– Она ждала меня семь месяцев, – начал объяснять Сашка, – сегодня я приехал. Она бежала мне навстречу и… Вот.
– Та-ак. – Знахарка достала откуда-то из складок юбки какой-то сухой корешок, отломила от него
