небольшой кусочек и потерла обломки друг о друга. Комната сразу стала наполняться резким, противным запахом. Она быстро провела несколько раз кусочком корешка под самым носом больной. На Ольгином лице не дрогнул ни один мускул. – Жаловалась ли сегодня боярыня на что-нибудь? Недомогание какое было?
Сашка пожал плечами, вопросительно глянув на Епифания. Тот, тоже пожав плечами, ответил:
– Вроде нет… Барыня жаловалась сегодня, нет ли?! – крикнул он девкам, толпившимся у входа.
– Жалилась, что Осьмушка больно ленива, птицу поздно кормит.
– А-а, дура… – махнул рукой Епифаний в сторону входа.
– Ясно, – коротко сказала знахарка. – Пойду я. Снадобье надо приготовить. А ты не боись, соколик, – попыталась успокоить она Сашку, выходя из спальни. – Поднимется твоя боярыня.
Ольга так и лежала ни жива ни мертва, без кровиночки в лице. Просто сидеть рядом с ней и ждать, казалось Сашке преступлением.
– Епифаний, запряги лошадей, отвези знахарку.
– Да она туточки живет, в селе, – постарался успокоить испуганного и встревоженного влюбленного дворецкий. – Дольше запрягать будем, а она уж успеет туда и обратно обернуться. Да вы не сомневайтесь, ваше высочество, знахарка она дельная…
Сашке так не показалось. Знахарка ему решительно не понравилась. Более того, она напомнила ему врачиху из районной поликлиники. Та же весовая категория, так же надеты кольца чуть ли не на все пальцы, в ушах увесистые серьги, качающиеся при каждом движении… «Кольца в нос ей только не хватает», – зло подумал Сашка. Но это там, в районной поликлинике, он никто, а здесь он – великий воевода. Не дай бог, что не так… Он эту бабу самолично на вертеле изжарит.
Вновь явилась знахарка, прервав Сашкины садистские видения. В руках у нее была небольшая корчажка с темной жидкостью.
– Открой боярыне рот, – скомандовала она Сашке.
Он слегка приподнял одной рукой Ольгину голову, второй же попытался легонечко надавить ей на подбородок. Безрезультатно.
– Неумеха, – буркнула знахарка. – Вон кинжал у тебя на поясе. Разожми ей зубы.
– Да что ж она тебе, лошадь, что ли? – взвился Сашка. – Епифаний, ложку пусть принесут!
– Ложку несите барыне, – эхом откликнулся Епифаний.
Но толстуха-знахарка и не думала дожидаться никакой ложки. Она ловко выдернула из ножен Сашкин кинжал и столь же ловко раздвинула им сахарные зубки Сашкиной возлюбленной. Не успел он прошипеть «Осторожнее…», как она уже закончила процедуру, влив больной в рот свое снадобье.
– Держи. – Она протянула кинжал хозяину. – Скоро очнется твоя боярыня. Вставать ей сегодня не дозволяй, а завтра она уже будет здоровей здорового.
– Так что за болезнь у боярыни, знахарка? – грозно спросил Сашка.
– Лихорадка любовная, – спокойно ответила она. – От нее у человека жар начинается и в голове воспаление делается.
– Любовная лихорадка?! Что-то я не знаю такой болезни.
– Ф-ф, – совсем уж непочтительно фыркнула знахарка. – Ты еще многого не знаешь, великий воевода.
– Ты знаешь, кто я? – Сашкин голос от вопроса к вопросу делался все грознее.
– На то я и знахарка, боярин.
Сашка достал кошель и бросил его Епифанию.
– Расплатись с ней, Епифаний. Но смотри, знахарка, если что…
Она вновь фыркнула и пошла к выходу. Уже у дверей обернулась и громко сказала:
– Не нужно мне твоих денег, у меня с боярыней Ольгой свои счеты. А ты, окольничий Тимофей Вельяминов, ежели захочешь что спросить у меня, приходи сам. Будешь посылать кого, не пойду.
Знахарка ушла. Следом за ней, погнав вон прислугу, бочком двинулся Епифаний.
– Я пойду, ваше высочество? Зовите, коли будет нужда…
Сашка остался с Ольгой один. Он присел на край кровати и взял ее за руку. Нащупал пульс. Теперь он явно стал полнее и ровнее. На щеках у нее появился легкий румянец. Наконец она глубоко, но судорожно вздохнула и открыла глаза.
– Тимоша… – еле слышно прошептали ее губы.
– Здравствуй, любовь моя. – Он поднес ее ладонь к своим губам и покрыл ее поцелуями.
– Я так ждала тебя… Что со мной случилось? Помню, бежала тебе навстречу и… Все, темнота!
– Знахарка говорит, что у тебя приступ любовной лихорадки.
Ольга еле слышно рассмеялась.
– Она такая смешная. Сейчас встану… – Она сделала было попытку приподняться, но Сашка удержал ее.
– Лежи, лежи… Она велела тебе лежать до завтрашнего утра.
Им так много надо было рассказать друг другу. Он сидел на краю кровати и держал, не отпуская, ее руку, и они говорили друг с другом, говорили, говорили… Тени, следуя за солнышком, медленно переползали от одной стены к другой, пока наконец все предметы в комнате не слились воедино с воздухом в одно серо-голубое сумеречное нечто. Первой спохватилась Ольга.
– Ой, вечер уже, а я все болтаю. Ведь ты же голодный, Тимоша. – Она попыталась подняться, но Сашка удержал ее, запечатлев на ее устах легкий, как крылья бабочки, но долгий поцелуй. Ольга уже начала отвечать ему, руки их сплелись в тесных объятиях, когда по всему дому разнесся громкий стук, сопровождаемый ревом молодецкой глотки:
– Эй, хозяева! Гостей не ждете?!
– Ах, черт… – Сашку как пружиной подбросило на ноги. – Это же Адаш! Я совсем забыл о нем!
– Он один?
– Нет, с женой и дочерью. И Безуглый с ними. Прости, что я по-хозяйски, без спросу пригласил их к тебе домой…
– И как тебе не совестно говорить такое? Мой дом – это твой дом. – Хозяйка, сначала слегка осторожничая, села на кровати, потом, уже смелее, встала на ноги. Робкие попытки великого воеводы заставить Ольгу соблюдать постельный режим потерпели полный провал. Ведь недаром же говорится, что приезд дорогих гостей действует на хозяйку лучше любого лекарства. – Пойдем, Тимофей, – позвала она. – Ты встретишь гостей, а я пойду похлопочу насчет ужина.
Через непродолжительное время вся честная компания оказалась за накрытым столом, воздавая должное стараниям и талантам тютчевской кухарки. В четырнадцатом веке люди были более основательны, менее суетливы, чем ныне, поэтому ели спокойно, не торопясь и по возможности помногу. Трапеза могла затянуться на несколько часов, и никого это обычно не тяготило.
Куница в женском одеянии выглядела поистине благородной матроной, хотя Сашке порой казалось, что необходимость носить женское платье ее слегка раздражает. Ее же дочь в свои семнадцать лет казалась абсолютно невинным, чистым, воздушным созданием. Даже в самый извращенный ум не могла прийти мысль о том, что это непорочное дитя еще совсем недавно ходило в мужских штанах, носило серебристые доспехи и недрогнувшей рукой рубило мечом и пускало в цель стрелу. Причем цель могла запросто оказаться живым человеком.
Разговоров о предстоящем им деле мужчины меж собой не вели, чтоб не пугать почем зря женщин. (Хотя Куницу трудно было чем-либо испугать. Ей за свою военную жизнь в разных переплетах довелось побывать.) Говорили о погоде, о видах на урожай и тому подобных вещах. Гаврила Иванович балагурил, рассказывая забавные истории из жизни чернильного люда, Адаш вновь поведал о приезде великого князя Дмитрия в Сарай и избрании его там царем Тохтамышем. Женщины же находили темы для разговора буквально из ничего, обсуждая, с мужской точки зрения, сущую ерунду.
И тут Сашка вспомнил, что не сообщил еще Ольге главную новость.
– Оль, ты деревню такую, Путилки, знаешь? – спросил он у боярыни Тютчевой.
– Слышала. Версты три от меня. Кажется, это ваша, вельяминовская деревня.
– Так вот, уже не вельяминовская. Вот новый хозяин. – Сашка указал на Адаша. – Сей благородный рыцарь теперь твой сосед. Завтра с утра поедем деревню смотреть.
