лестнице», — вспомнил Валентин наставления дядьки Кондрата. Сдернув с головы дедов малахай и держа его в руках, Валентин уверенно двинулся вверх по лестнице. Пролет заканчивался площадкой, на которую выходили две двери, а вверх, на третий этаж, шел еще один лестничный пролет. Теперь у Валентина, как у сказочного добра молодца, был выбор из трех возможных маршрутов. Он на мгновение застыл на месте, решая, какой же вариант ему выбрать. Но поскольку, в отличие от сказки, ни один из представших перед ним вариантов не содержал никакой пояснительной надписи, то мгновение затягивалось, рискуя перерасти в вечность. Неизвестно, сколько бы еще Валентин мучился проблемой выбора, если бы с площадки третьего не прозвучал вопрос:
— Минька, ну чего ты застыл как истукан? Маманя вся извелась, уже третий раз меня посылает поглядеть, не вернулся ли ты.
Валентин повернулся на голос. На площадке третьего этажа стояла девчонка лет пятнадцати- шестнадцати. Младшая сестра, наверное. Сводная? Родная? А может быть, и прислуга. С Михайлой Митряевым в этом доме, похоже, не очень-то церемонятся даже слуги. Как-то ей надо было ответить таким образом, чтобы самому ничего не сказать и в то же время побудить ее выложить побольше информации, поэтому ответ Валентина был сколь лаконичен, столь и нейтрален.
— Ну…
— Что «ну»? Что «ну»? — возмутилась девчонка и тут, заметив синяк под глазом, жалобно воскликнула: — Ой, Миня, кто ж тебя так, а? — Она сбежала к Валентину и совершенно бесцеремонно повернула его лицо таким образом, чтобы получше разглядеть синяк. — Примочку ледяную надо сделать, — заключила она.
— Поздно, — отреагировал Валентин и мягко, ненавязчиво высвободился из ее рук.
— Ой, Минька, а на тебе и одежда чужая… Так что ж с тобой было-то?
— Не помню. Пьяный был.
— А Силушка с тобой был?
Силушка, которым она интересуется, — это, надо так понимать, некий человек по имени Сила. Михайла запросто мог не помнить, был ли тот с ним после пьянки, но не помнить, с кем он начинал пить, Михайла не мог. А если девчонка задала этот вопрос, Сила, судя по всему, имел обыкновение загуливать вместе с ним. Поэтому Валентин промычал нечто нечленораздельно-неопределенное.
— М-мн-нда… — Пора было брать инициативу в свои руки, поэтому он твердо ей заявил: — Ну чего ты меня тут держишь? Пойдем к мамане. Сама ж говорила, что она меня ждет не дождется!
— Ой, Минь, что ты… В таком виде лучше не надо… Зачем ее лишний раз расстраивать? — Она схватила Валентина за руку и потянула за собой. — Пойдем, ты хоть снимешь это рванье и в свое переоденешься.
Она открыла одну из дверей и прошла вперед, Валентину же лишь оставалось следовать за ней. Они пересекли небольшое помещение, заваленное всяким хламом, вышли в коридор, свернули налево и вошли в комнату. Девчонка по-хозяйски закрыла дверь и велела:
— Переодевайся.
Нет, вне всякого сомнения, это была сестра. Причем отношения между братом и сестрой, похоже, были действительно братскими. Валентин бросил дедов малахай прямо на пол, туда же стряхнул с себя полушубок. Комната была не большой и не маленькой, как раз достаточной для того, чтобы разместить в ней кровать, большой, громоздкий шкаф и письменный стол со стулом. Одежда, надо полагать, в этом самом шкафу и находилась. Пока Валентин осматривался, девчонка что-то ему взахлеб рассказывала, причем старалась она это делать вполголоса, как будто таилась от кого-то. И, только уловив слово «батюшка», он скомандовал:
— Остановись. Давай все сначала, а то я ничего не понял.
— Какой же ты, Минька… — возмутилась она, но послушно принялась рассказывать сначала: — Я вчера разговор подслушала. Случайно… — Она сделала небольшую паузу. — Ермил что-то бубнил, бубнил про кожевенные дела, а батюшка ему и говорит: «Чусова надо на нашу сторону перетянуть». А Ермил отвечает: «У Чусова свои поставщики есть. Не нужны мы ему. И ценой мы их не перебьем». А батюшка засмеялся и говорит ему: «Вот женим его на Ксанке, и будет он наш. Вот тебе и сбыт будет». Понимаешь, Минь?
— Что я должен понимать?
— Как что? Ты совсем дурной, что ли? Он меня за Чусова замуж выдать хочет. А Чусов ведь совсем старик.
— Так ты за него не хочешь потому, что он старик, или потому, что он Чусов?
— Да я ни за кого вообще замуж не хочу!
— А за Силу? — проинтуичил Валентин. — Ведь любишь его, признавайся.
— Нет, ты точно дурак, Минька. Разве можно девушке такие вопросы задавать? Это же непристойно!
Пока продолжался этот разговор, Валентин успел заглянуть в шкаф, выбрать себе одежду и снять с себя старье дядьки Кондрата. Теперь он стоял посреди комнаты почти голый, в одних лишь подштанниках.
— Слышь, девушка, — поддел ее он, — а пристойно в комнате мужчины находиться, когда он переодевается? Выйди-ка на минутку.
— Подумаешь, — фыркнула Ксанка. — Какой же ты мужчина? Ты брат мой родной. — Но с кровати, на которой только что сидела, все-таки поднялась и послушно направилась к двери. И, уже взявшись за ручку двери, вдруг воскликнула: — Ой, Минька, а где твой браслет?
Этим же самым вопросом Валентин задавался все сегодняшнее утро с того самого момента, когда, поняв, что находится в прошлом, он тщательно обшарил тело Михайлы Митряева. Не найдя браслета, постарался утешить себя предположением, что браслет Михайла, наверное, не носит, а держит дома в укромном месте. Вопрос родной сестры Михайлы нанес по этому предположению сокрушительный удар.
— Браслет? — переспросил Валентин. — Не знаю. Наверное, я его вчера дома оставил.
— Вряд ли. — Поджав губы, совсем как взрослая, она покачала головой, демонстрируя свое полное несогласие с данной версией. — Ты ж его, как из Орла вернулся, всегда на левой руке носил, а поверх него еще и особый бархатный нарукавник на пуговках. Сам же мне говорил, что браслет волшебный и что должен он тебе удачу принести. Потому его тебе снимать никак нельзя, а чтоб не потерять его и от чужих глаз защитить, ты нарукавник тот заказал и носил не снимая. Ох, Минька! — Она ухватилась обеими руками за голову, словно стараясь удержать там какую-то особо ценную мысль. — Так тебя ж ограбили!
— Ладно. — Валентин махнул рукой. — Выйди-ка. — Ксанка послушно скрылась за дверью. Валентин быстро закончил переодеваться, нашел в шкафу простыню и, расстелив ее на полу, увязал в нее все вещи дядьки Кондрата. Получился достаточно объемистый узел. — Входи! — крикнул он сестре.
Войдя в комнату, она кивнула на узел:
— Чье это?
— Сторожа из церкви архистратига Михаила. Он меня ночью подобрал беспамятного.
— Ой, Минька, так ты, значит, не помнишь ничего?
— Ну…
— А Сила с Ерошкой бросили тебя? Или их тоже побили?
— Не помню.
— А может… Может, тебя не просто ограбили? Грабители за браслетом охотились, потому и одежду с тебя всю сняли — браслет искали. Они, наверное, тоже знают, что браслет волшебный.
— А сапоги с портянками и портки унесли зачем? — ехидно поинтересовался Валентин. — Тоже браслет искали? Не говори ерунды, Ксанка, никакой он не волшебный, просто вещица красивая.
— Но ты ж сам говорил…
— Мало ли что я говорил. Это я просто так трепался, шутки ради. Ладно, Ксанка, пойдем к мамане, покажемся. — Наметившаяся история с пропажей браслета сулила Валентину мало хорошего, тем больше причин у него появлялось, чтобы вживаться в новую действительность как можно основательней. А для этого нужно было побыстрей изучить привычный круг общения Михайлы Митряева.
— А-а… — Она махнула рукой. — Это я так сболтнула, чтоб припугнуть тебя. — Что ты, маманю не
