— Вот спасибо, господа хорошие, — обрадовался он, вновь натягивая вожжи. — Н-но, поворачивай, родная.
— Уважаемый, ты не понял. Мы не едем обратно. Мы просто покупаем у тебя лошадь и сани, — попробовал объяснить ситуацию Валентин.
— Чево?
— Ероха, вышвырни его из саней и сам берись за вожжи, — велел Валентин, вконец устав от препирательств. — Не дай бог, погоня, а мы тут раскорячились поперек дороги…
Ерохе не надо было повторять дважды. Едва до него дошел смысл сказанного, как он, ухватив обеими руками кучера за армяк, сдернул того с саней. От неожиданности, оказавшись на дороге, кучер даже вожжи из рук выпустил, чем не преминул воспользоваться Ероха.
— Но, пошла, — скомандовал он лошадке, встряхнув вожжами.
— Грабют! — заорал кучер, все еще продолжая сидеть на дороге.
— За эти деньги ты себе новую купишь, — попытался успокоить пострадавшего кучера Сила, но тот уже вряд ли услышал его, потому что Ероха, то и дело потряхивая вожжами, заставлял лошадку бежать все быстрее и быстрее.
А снег продолжал идти. Мелкую крупу теперь сменили большие снежные хлопья, похожие на пух, выпущенный из распоротой перины. Ветер уже не затихал, а дул постоянно. Он, капризничая, все время менял направление, кидая снежные заряды то в лицо, то в спину, так что казалось, будто дует со всех сторон одновременно. Но, несмотря на сгущающуюся темноту и снежную круговерть, дорогу было видно хорошо, а лошадка, хоть и сбавила ход под напором ветра, послушно бежала в задаваемом возницей направлении.
Валентин не мог определить более-менее точно время, в течение которого они уже находились в пути. Но по ощущениям, уж никак не меньше часа. «Даже если мы движемся со скоростью пешехода, — рассуждал он, — и то уж давно должны были приехать в город. Или мы сбились с дороги, или до Вологды от того места не три версты».
— Ероха! — Валентин подергал приятеля за рукав, обращая на себя внимание. — Мы с дороги не сбились?
— А как с нее собьешься? Вот она — перед глазами. — Ероха указал рукой вперед. И действительно сквозь пургу дорога просматривалась хорошо.
— А ты уверен, что от того места, где мы сели в сани, до города три версты?
— Ну примерно. Мы с Силкой эту дорогу не один раз ногами промерили.
— Но тогда мы уже должны были приехать в Вологду. Едем-то долго. Может, поворот какой-нибудь просмотрели?
— Нет на этой дороге никаких поворотов. Держи все прямо и прямо — и будешь в городе.
— Точно, — поддержал Ероху Силка, — так оно и есть. Нет на этой дороге перекрестков. Мы ее наизусть изучили. Почти десяток раз по ней протопали туда-обратно.
— Ладно, — согласился с друзьями Валентин, решив полностью довериться их познаниям в области местной топографии.
Но прошел еще час, а может, и больше. Окончательно стемнело, и не стало видно ни зги. Лишь сплошная стена гонимого ветром снега. Ероха остановил лошадь.
— Дороги не видно, — констатировал он очевидный факт.
Валентин выбрался из саней и прошел вперед. Дороги не просто не было видно, ее не существовало как факта. Когда едешь через лес, по просеке, то вне зависимости от того, как она накатана и освобождена от снега, дорога задается самим лесом. Сбиться с нее невозможно, иначе угодишь в какое-нибудь дерево.
Но теперь вокруг них не было никакого леса. А в чистом поле все направления, когда засыпана колея, равновероятны. Велико ли это поле или просто просека расширилась за пределы видимости, Валентин сказать не мог. Ему тут же вспомнилась пушкинская «Метель». Там тоже и места были знакомы героям, и искомые населенные пункты находились недалеко друг от друга, однако ж все закончилось не очень здорово. Хотя вроде бы все остались живы, но что-то там с женитьбой не сладилось, как помнилось Валентину. «Черт бы с ней, с женитьбой, тут бы не замерзнуть сдуру. То-то Мудр Лукич обрадуется», — подумал он. То обстоятельство, что, убегая от убийц, намеревавшихся его заморозить, он почти что умудрился заморозить себя сам, раззадорило и разозлило Валентина.
— Разворачивай лошадь! — приказал он Ерохе. — Правь по нашему следу, а я пойду рядом, буду высматривать поворот.
— Да не было там никакого поворота, — попробовал посопротивляться Ероха, но уже не столь рьяно, как раньше.
Лошадь развернули. Валентин теперь шел рядом с ней, держась одной рукой за оглоблю. Силка тоже слез с саней. Он раскопал в соломе заботливо припасенный заранее факел и теперь, умудрившись зажечь его на ветру, тоже шел впереди, освещая путь. Колея, положенная их санями, поначалу была видна, но уже минут через пятнадцать — двадцать перед путниками предстала нетронутая снежная целина. Колею занесло.
Мороз был не очень силен. Вряд ли ниже минус пяти градусов, но, для того чтобы окончательно замерзнуть, хватило бы и такого легкого морозца. «Двигаться, двигаться, не останавливаться!» — пульсировала в мозгу одна мысль.
— Дорога! — заорал вдруг Силка, ушедший вперед метров на пять.
Это действительно была дорога. Несмотря на наносы свежего снега, дорожный профиль отчетливо просматривался.
— Правее, правее бери… Видишь?
Валентин вновь вскочил в сани, Сила, затушив факел, забрался вслед за ним. Ероха подбодрил лошадь легким ударом вожжей, и та, вновь почувствовав под копытами твердый наст, даже перешла с шага на легкую рысь. «Теперь точно приедем либо в Вологду, либо обратно в слободу. В слободу тоже неплохо, — успокаивал себя Валентин. — Узнаем, где дом губного старосты, и подъедем прямо к нему».
Ветер начал вроде бы слабеть, лошадка небыстро, но бежала. Уже и лес появился по обе стороны дороги. Но время шло, а человеческого жилья все не было. Ни города, ни слободы, ни хоть какой-нибудь зачуханной деревушки. Постепенно стих и снегопад, а ветер разодрал в клочья облачную пелену. В прореху выглянула большая желтая луна и улыбнулась путникам. По обе стороны дороги черной стеной стоял вековой лес, а дорога, посеребренная теперь лунным светом, тянулась вперед, насколько мог видеть глаз.
— А метель-то стихла, — объявил Ероха, такой довольный, будто произошло это исключительно благодаря его стараниям. — И дорога теперь видна. Куда-нибудь да приедем.
Собственно, примерно то же самое подумал и Валентин за несколько секунд до того, как Ероха произнес эту сакраментальную фразу.
— Главное, — отозвался из саней Силка, — чтобы лошадь не встала. Устала небось, бедная.
А устать было от чего. По прикидкам Валентина, после того, как они вновь нашли дорогу, прошло часа три-четыре. И, как бы отвечая на эти их опасения, лошадка начала замедлять ход. Ероха принялся на чем свет стоит ругать ленивую лошадь, ее дурака хозяина и чертова Силку с его глазливым языком. Но не успела лошадка окончательно встать, как вдруг из лесной черноты раздался длинный, переливчатый вой. И тут же этот жуткий призыв, от которого кровь, казалось, застыла в жилах, был подхвачен еще в нескольких местах. Уставшая лошадь вздрогнула и, вместо того чтобы остановиться, пустилась вскачь.
— Волки! — пронзительно завопил Сила.
— Факел, факел зажигай! — заорал в ответ ему Валентин.
Кроме Силкиного факела и охотничьих лыж, ничего, что можно использовать в качестве средства обороны от серых хищников, у них не было. Силка принялся чиркать кресалом, но то ли руки у него тряслись от волнения, то ли еще что-то мешало, зажечь факел все никак не получалось. «Скорее он солому в санях запалит, чем этот факел разожжет», — совершенно спокойно, даже равнодушно, подумал Валентин.
Вой продолжал сопровождать их, но на дороге волки все еще не появились. «Сегодня странный день, где удача чередуется с неудачей, — заключил он. — Может, вслед за появлением волков нас ожидает
