висят скрещенные меч и кривая сабля. Под ними круглый железный щит. Рядом с ними лук в саадаке и арбалет, похоже, тот самый, что Валентин видел ночью в руках у хозяина. И два колчана. Один со стрелами для лука, второй — для арбалета.
Для крестьянской избы убранство непривычное. Да и сама горница размерами своими совсем не была похожа на крестьянское жилище. Но если хозяин — местный землевладелец, то почему он так нищ? Почему добывает свой кусок хлеба охотой? Почему огромная горница практически пуста? Ведь, кроме длинного обеденного стола и четырех грубо сколоченных табуретов, другой мебели в комнате не было.
Доев мясо, хозяин поднялся и поставил на стол четыре разнокалиберных кружки и еще один горшок с каким-то варевом. Наполнив кружки какой-то горячей жидкостью, он предложил гостям:
— Пейте. Добрый взвар, клюквенный.
Валентин отхлебнул из кружки. Ничего себе компотик. Но ни грамма сахара. Экономия? Вряд ли. Скорее всего, парень уже забыл, когда последний раз видел сахар.
— Спасибо тебе за гостеприимство, добрый человек, — искренне поблагодарил хозяина Валентин. — Спасибо и за кров, и за хлеб-соль. Если бы не ты, туго нам пришлось бы. Боюсь, загрызли бы нас волки.
— Пустое, — махнул рукой хозяин. — На моем месте так поступил бы каждый.
— Но за кого молиться нам, как зовут тебя?
— Федор, князь Линский.
Князь, значит. До сих пор Валентину не доводилось иметь дел с представителями так называемого благородного сословия. С богатеями типа Мудра и Прозорова доводилось, а вот с князьями — нет. Черт его знает, как с ними надо обращаться! Силка с Ерохой лопают вовсю и молчат. А может, этого Федора надо величать «ваше благородие»? Или «ваше сиятельство»? А то возьмет да и обидится. Хотя… Парень он вроде не кичливый. Да и беден, судя по всему, как церковная мышь.
— Слушай, Федор, а далеко ли отсюда до Вологды? — Вопрос этот Валентин задал вовсе не потому, что хотел получить на него ответ. Он был уверен, что они так и проплутали вчера между слободой и Вологдой. Он лишь хотел увидеть реакцию хозяина на простое обращение по имени. Но ответ оказался для него неожиданным.
— До Вологды? Да верст тридцать с хвостиком будет.
— Ничего себе…
— Это все ты, Ероха, виноват, — прореагировал на это известие Сила. — Все твердил вчера: «Нет на этой дороге перекрестков, нет…»
— Да ты и сам так говорил! — возмутился Ероха. — Скажи, Минь… Говорил же?
— Не ссорьтесь… — остановил приятелей Валентин. — Метель вчера такая была, что и немудрено было сбиться. Федор, а не мог бы ты нам дорогу показать? Мы не здешние. Боюсь, опять с дороги собьемся… — Судя по реакции хозяина, вопрос Валентина не то чтобы поставил его в тупик, но заставил ощутить некую неловкость, что ли… Ему показалось, что это как-то связано с деньгами, вернее, их полным отсутствием у князя Линского. Поэтому, спохватившись, он добавил: — Не думай, мы не бесплатно. Ероха!
Ероха достал рубль и шлепнул его на стол. Валентин кивнул ему — верно, мол. Ероха пододвинул рубль хозяину дома и, видимо осознавая щекотливость ситуации, попросил:
— Уж не побрезгуйте…
Щеки князя Линского залились алым цветом. Подобное предложение, похоже, было для него оскорбительным, но уж больно хорош был серебряный кругляш, лежащий перед ним.
— Князь Федор, ты уж извини нас, если что не так, — начал Валентин издалека, слегка придуриваясь. — Мы люди торговые, благородному обращению не обучены. Но мы… с самыми лучшими побуждениями, — заверил он хозяина.
— Да я бы вас и так проводил, но обратно засветло не успею, придется в Вологде ночевать. А там у меня никого, значит, придется идти на постоялый двор. А с деньгами у меня плохо.
Сказав это, он взял со стола соблазнительный кругляш и спрятал его. Значит, согласился выступить в роли проводника. Теперь можно было не торопясь собраться и выезжать в Вологду. Но правила хорошего тона, по крайней мере в интерпретации Валентина, требовали выказать хозяину дома благодарность за прием. Одним лишь «спасибо» не обойдешься. Положено проявить интерес к человеку, к его делам и жизненным обстоятельствам. Да и сам по себе молодой князь показался Валентину фигурой достаточно интересной и стоящей того, чтобы с ним немного поговорить о житье-бытье. Одно его признание, что с деньгами у него плохо, многого стоит. Часто ли вам доводилось видеть восемнадцатилетнего парня, готового признаться сверстникам, что у него с чем-либо плохо?
— А скажи-ка, князь Федор, — начал Валентин, — не в обиду тебе будет сказано, но сдается мне, что этот дом знавал лучшие времена.
— Совершенно верно, — согласился молодой князь, но дальше развивать эту тему не стал.
Тогда Валентин решил зайти с другой стороны:
— Князь Федор, ты один здесь живешь?
— Один.
— А где твои слуги, где родители?
— Был у меня один старый слуга. Так и тот помер не так давно. Сорока дней еще нет. Я уж решил, что как справлю по нему сороковины, дом запру и уеду отсюда. Больше меня уж здесь ничего не держит.
— Стало быть, родителей твоих тоже уже нет на этом свете?
— Матушку я и не помню. Умерла, когда я младенцем был. А вот батюшка…
— Что — батюшка?
— Батюшка мой был очень необычным человеком. Дело в том, что владения князей Линских, во время оно быв велики и обильны, с каждым поколением все уменьшались и уменьшались. Здесь сказалось все: и нерадивое хозяйствование, и неудачные браки, и наша семейная невезучесть, и еще много чего. К тому времени, когда мой отец стал полновластным хозяином, в его вотчине оставалось несколько тысяч десятин лесной глухомани да всего лишь две деревеньки, что по обе стороны моего дома располагаются на берегу речушки Лины. Одна поближе, другая подальше. Да вы их, наверное, ночью видели.
— Что-то вроде этого наблюдалось, — пробурчал Ероха. — А особо рассматривать было как-то недосуг.
— Так вот, — продолжал молодой князь Линский, — земельные угодья там немалые, но деревеньки-то небольшие. Особо с них не прокормишься, но концы с концами все ж таки сводить можно было. И вот решил мой батюшка изменить то положение, при котором каждое последующее поколение в нашем роду беднее предыдущего. И решил он этого добиться не за счет удачной женитьбы (к тому времени он женат был и я успел на свет народиться), не за счет военной службы царю, что вполне соответствовало бы его княжескому достоинству (ведь с хорошей войны удачливый воин привозит домой такие богатства, что многие поколения его потомков могут существовать безбедно), а за счет дела, приличествующего скорее купеческому званию (не в обиду вам будет сказано), а не представителю древнего благородного рода. Надумал мой батюшка на своих землях серебро сыскать. Уже не знаю, кто его и подбил на безрассудство такое. — Молодой князь, прикрыв глаза, покачал своей русоволосой головой. Понятно, что столь безрассудное поведение своего папеньки он осуждает безоговорочно.
Валентин же при слове «серебро» сделал стойку, как добрый охотничий пес, почуявший дичь. Он и предположить не мог, какое отношение это имеет к нему лично, но чувствовал почему-то, что с серебром связано нечто важное.
— Серебро? — переспросил он. — Действительно странная идея. — Валентин принялся усиленно рыться в собственной памяти, стараясь припомнить карту, виденную им при пролистывании учебника по минералогии: «Дальний Восток — это точно… Башкирия, Северный Кавказ — вроде бы… И… И, кажется, Архангельская область. А Вологодская соседствует с ней. Чем черт не шутит? Может, папенька этого недоросля был и не таким уж сумасбродным типом, как представляется сыночку?» — Но продолжайте, князь. Интересно, чем же закончилась ваша история.
— Ничем хорошим она закончиться не могла. Не княжеское это дело. — Молодой человек вновь с осуждением покачал головой. — Привез батюшка откуда-то рудознатца, и начал тот серебро искать. И на мою беду, нашел-таки. — Здесь Валентин прямо-таки почувствовал, как уши его поворачиваются навроде
