– А как её звали?
– Диана.
– Диана, – задумчиво повторила Бранвена. – Красивое имя. Между прочим, ты знаешь, что покойный дядя Бриан называл Дейрдру Дианой-охотницей?
– Правда? – удивлённо спросил я.
– Забавное совпадение, не так ли? А может, и не совпадение. Может, ты вовсе не случайно полюбил Дейрдру. Она чем-то напоминает тебе твою Диану?
Я растерянно пожал плечами.
– Трудно сказать. Они очень разные и в то же время похожие. Обе весёлые, непосредственные, жизнерадостные… То есть, Диана БЫЛА жизнерадостной. Она очень любила жизнь.
– Она была той самой Дианой-охотницей, о которой говорится в античных мифах?
– Нет. Прообразом той Дианы было несколько женщин из нашего рода, живших много столетий назад. Моя же Диана была семьдесят третьей из принцесс Сумерек, носивших это имя.
– Аж семьдесят третьей? Но ведь так немудрено и запутаться.
– Немудрено, – согласился я. – Поэтому в Сумерках установлено жёсткое правило: ни один из новорожденных принцев или принцесс не может быть назван именем здравствующего родственника. Так, к примеру, за всю историю Дома был и есть только один Янус – мой дед. Все остальные семейные имена повторялись не раз и не дважды… За исключением Йове.
– Кого?
– Ну, Зевса или Юпитера, сына Крона.
– Того, который поедал своих сыновей?
Я коротко хохотнул. Недавно точно такой же вопрос задал мне Морган.
– На самом деле Крон никого не ел, тем более своих детей. Просто у него были проблемы с сыновьями – он страшно ревновал их к своей жене Гее. А что касается Йове, то он был у Крона на особом счету, поскольку Янус прочил его в понтифики Олимпа. Кстати сказать, Йове был единственным в истории Сумерек бессменным понтификом. Он правил Олимпом почти тысячу лет; то была эпоха Громовержца.
– Он действительно метал молнии с вершины горы?
– В некотором роде. Йове был единственным, кто умел вызывать настоящие сумеречные грозы.
– Подумаешь! – фыркнула Бранвена. – Я могу наслать такую грозу…
– И сможешь управлять ею? Сможешь предотвратить все нежелательные последствия своего вмешательства в естественные атмосферные процессы?
– Ну… Боюсь, что нет.
– Вот то-то же. Важно не только сделать то, что ты хочешь сделать; гораздо важнее сделать ТОЛЬКО ТО, что ты хочешь сделать. В этом вся суть Искусства. Йове в совершенстве владел искусством управления погодой. Ему единственному было позволено вызывать грозы в официальных владениях семьи. Дни, когда он это делал, назывались Днями Гнева.
– Звучит устрашающе, – заметила Бранвена.
– Отнюдь. Это лишь символ искупления грехов и самоочищения. Гнев, направленный прежде всего внутрь себя, против собственных слабостей и пороков. Гроза в Сумерках нечто большее, чем просто естественный феномен. К ней относятся с восторгом и благоговением, многие считают её откровением свыше.
– Значит, Йове был посланцем небес?
– Не знаю. Я ни в чём не уверен. Но говорят, что он стал богом.
– Как Иисус?
– Вроде того. Но это произошло задолго до Иисуса, и Йове никто не распинал на кресте. Просто в один прекрасный день он исчез и с тех пор не давал о себе знать. Скептики утверждают, что ему до чёртиков надоела власть, и он отправился странствовать по свету. Иные же искренне верят, что Йове обрёл божественность.
– В каком смысле?
Я хмыкнул.
– Хороший вопрос. Сумеречные издревле привержены идее Мирового Равновесия – концепции, согласно которой существует некая нейтральная сила, сдерживающая как Порядок, так и Хаос. По существу, это уже религия, но долгое время она была обезличена, лишена характерного для остальных религий антропоморфизма. Со времён Йове ситуация в корне изменилась. После исчезновения его стали почитать как носителя этой идеи, этакого эрзац-бога.
– Странно всё это, – сказала Бранвена. – Чем могущественнее человек, тем больше его одолевают разного рода сомнения, тем усерднее он ищет бога, как бы в надежде найти у него защиту от собственного могущества.
– Ты считаешь Источник богом?
– Нет. Хотя соблазн очень велик. – Она усмехнулась. – Источник воистину кладезь соблазнов. То, что он сотворил со мной… Ах, Кевин, я так несчастна! Ну, что тебе стоит приласкать меня?
Я досадливо поморщился.
– Бранвена, не заводись! По-моему, мы уже всё обсудили.
– Э нет, дорогой, погоди. Если ты такой бессердечный в отношении меня, то и я могу ответить тебе той же монетой. К примеру, сболтнуть невзначай одному из наших придворных сплетников, что Пенни твоя дочь и одновременно двоюродная сестра. Ах, какое пикантное родство!
Внутри у меня похолодело. За себя я не опасался – ведь я король, что хочу, то и делаю, – но моя дочь, Пенелопа! Снова косые взгляды, снова холодок и отстранённость, скрытое осуждение в глазах окружающих – а как же, дитя греха. И всё моё могущество, моя власть, мой авторитет окажутся бессильными перед предрассудками. А позже кому-нибудь да придёт в голову, что раз в этой семейке нашлась парочка кровосмесителей, то могут быть и другие, например, Брендон с Брендой – вон ведь какие они милашки, а Бренда, к тому же, избегает мужчин…
– Нет! – воскликнул я. – Ты не сделаешь этого!
В улыбке, которой Бранвена одарила меня, сквозила мука и горечь.
– А вот и сделаю. Будь в этом уверен.
– Ты поступишь подло!
– Ну и что? Пусть я потеряю дружбу Пенелопы, зато отомщу тебе. А для отвергнутой женщины нет большего утешения, чем месть.
Я облокотился на колени и закрыл лицо руками.
– Ты шантажируешь меня.
Бранвена нервно хихикнула.
– Наконец-то ты догадался. Браво!
Мне отчаянно хотелось заплакать от ярости и бессилия. И от злости на самого себя. Я ни на минуту, ни на секунду не должен был забывать, что за невинной внешностью Бранвены прячется коварная и расчётливая ведьма, пекущаяся единственно лишь о собственном благе. Я не должен был доверять ей. Я должен был предостеречь Пенелопу от дружбы с ней; я просто обязан был воспрепятствовать их сближению. Бранвена использовала мою дочь, втёрлась к ней в доверие и выведала её тайны. Как это подло, низко, отвратительно!.. В тот момент я ненавидел Бранвену всей душой и готов был убить её.
– Сколько? – спросил я.
– Что «сколько»?
– А то ты не понимаешь! – с циничной ухмылкой произнёс я. – Сколько я должен тебе за молчание? Сколько раз в месяц мне придётся трахать тебя, чтобы ты держала свой мерзкий язык за зубами?
По мере того как я говорил – медленно, внушительно, с расстановкой, – лицо Бранвены всё больше краснело. Затем она несколько долгих секунд смотрела на меня широко распахнутыми глазами, в которых застыл ужас вперемешку с недоверием и изумлением, а её плотно сжатые губы нервно подёргивались, предвещая истерику.
– Ты!.. Ты!.. – Бранвена протянула ко мне руки, и я подумал было, что сейчас она накинется на меня и расцарапает мне лицо, как вдруг она вся сникла, бросилась ничком на траву и горько зарыдала.
Я молча сидел рядом, не предпринимая никаких попыток утешить её, но и дальше унижать не
