зеленое и помогаем угнетенным. А мы же этого не делаем, Шалли, — мы сдаем их за вознаграждение, и такие песни петь нам просто неловко — вот и все, и в этом вся правда.
Капитан Шалли скрестил на груди руки, не обращая внимания на рык одобрения из толпы разбойников:
— Пой песни, Вилли.
— Не буду. — Менестрель не поднял бы и пальца, чтобы коснуться лютни. — К тому же, вы никогда не сражались ни с какими моими братьями ни за какой камень, Шалли. Вы написали им письмо, которое к тому же еще и не подписали…
Шалли отвел назад руки, и среди людей замигали лезвия, точно кто–то дунул на кучку угольев. В этот момент Шмендрик снова шагнул вперед, настойчиво улыбаясь:
— Если мне будет позволено предложить альтернативу, — промолвил он, — то почему бы вам не дать своему гостю заработать себе на ночлег, немного поразвлекав вас? Я не умею ни петь, ни играть, но у меня тоже есть свои достоинства, подобных коим вам, быть может, видеть никогда не доводилось.
Джек Дзингли немедленно закивал головой:
— Да, Шалли, он ведь волшебник! Редкое развлечение для парней.
Молли Грю проворчала какое–то свирепое обобщение по поводу всех бродячих колдунов как класса, но мужчины тотчас завопили от восторга, подбрасывая друг друга в воздух. Единственное недовольство было выказано самим Капитаном Шалли, который печально запротестовал:
— Да, но песни… Мистер Чайльд должен послушать песни.
— Я и послушаю, — уверил его Шмендрик. — Попозже.
В ответ на это лицо Шалли прояснилось, и он начал кричать на своих людей, чтобы те давали дорогу и уступали места. Те укладывались и рассаживались на корточках в тени уже с улыбками наготове, смотря во все глаза на то, как Шмендрик пускается во всякий вздор, которым потешал деревенских жителей в Полночном Карнавале. Это была жалкая магия, но он считал ее достаточно развлекательной для такой компании, как ватага Шалли.
Однако, крест на них он поставил слишком быстро. Они аплодировали его кольцам и шарфам, его ушам, полным золотых рыбок и карточных тузов, — с должной вежливостью, но безо всякого ощущения чуда. Не предлагая им никакого подлинного волшебства, он никакого волшебства и не получал взамен. И даже когда чары подводили его — например, когда он, пообещав выбить из грязи князя — чтоб они могли его ограбить, — извлек на свет пригоршню княженики, — даже тогда ему хлопали так же щедро и беспристрастно, как если бы фокус удался. Они были идеальной аудиторией.
Шалли нетерпеливо улыбался, а Джек Дзингли дремал, но больше всего волшебника поразило разочарование в беспокойных глазах Молли Грю. Собственный внезапный гнев развеселил его. Он уронил семь вращавшихся шаров, которые разгорались все ярче и ярче, чем дольше он ими жонглировал (в хорошие вечера он мог заставить их вспыхнуть), выпустил все свое ненавистное умение и закрыл глаза.
— Делай, как пожелаешь, — прошептал он магии. — Делай, как пожелаешь.
Она вздохнула в нем, начинаясь в каком–то тайном месте — возможно, в лопатке или в самой сердцевине его лодыжки. Сердце его наполнилось и затрепетало, словно парус, и что–то сдвинулось в его теле более основательно, чем он знал прежде. Она заговорила его голосом, что–то приказывая. Ослабев от ее власти, он опустился на колени и стал ждать, чтобы оказаться Шмендриком снова.
Интересно, что я сделал. Я ведь сделал что–то.
Он открыл глаза. Многие разбойники усмехались и крутили пальцами у висков, обрадованные возможностью поиздеваться над ним. Капитан Шалли поднялся на ноги, спеша объявить, что развлекательная часть окончена. Но Молли Грю тихо вскрикнула дрожащим голосом, и все обернулись посмотреть, что же она там увидела.
На поляну вышел человек.
Он был одет во все зеленое, если не считать коричневой куртки и косой коричневой шапочки с павлиньим пером. Он был очень высокого роста — слишком высокого для живого человека: огромный лук, болтавшийся у него на плече, размером был с Джека Дзингли, а его стрелы могли бы служить копьями или посохами для Капитана Шалли. Совершенно не замечая неподвижные лохматые фигуры у костра, он прошагал сквозь ночь и исчез, не проронив ни слова, — и ни дыхания, ни шагов.
За ним пришли остальные, поодиночке или парами, некоторые переговаривались между собой, многие смеялись, но на поляне при этом царила полная тишина. Все несли с собой луки и были одеты в зеленое, кроме одного — одетого в багрец по самых пят, и другого — облаченного в коричневую монашескую рясу, обутого в сандалии, с громадным животом, который поддерживался веревочным поясом. Один, проходя мимо, играл на лютне и молча пел.
— Аллан Э–Дейл! — Это был чувствительный вскрик Вилли Джентля. — Только посмотрите на эти чудеса. — Его голос был наг, как голос новорожденной птицы.
Изящно гордые, грациозные, как жирафы (даже самый высокий из них всех — Бландербер с добрыми глазами), лучники шли через поляну. Последними рука об руку вышли мужчина и женщина. Их лица были так прекрасны, как будто они никогда не знали страха. Тяжелые волосы женщины сияли тайной — словно облако, таившее луну.
— Ох, — выдохнула Молли Грю. — Мариан…
— Робин Гуд — миф, — нервно заговорил Капитан Шалли. — Классический пример героических фигур фольклора, синтезированный из потребности народа. Другой пример — Джон Генри. Людям необходимо иметь героев, но ни один человек не способен полностью соответствовать потребности, и вот так легенда разрастается вокруг зернышка истины, будто жемчужина. Нет, это, конечно, замечательный трюк, я ничего не говорю…
Первым с места рванулся потрепанный щеголь Дик Бредни. Все фигуры, кроме последней пары, уже скрылись в темноте, когда он бросился за ними, хрипло выкрикивая:
— Робин, Робин, мистер Гуд, сэр, подождите меня! — Ни мужчина, ни женщина не обернулись, но вся шайка Шалли — кроме Джека Дзингли и самого Капитана — ринулась к краю леса, спотыкаясь и толкая друг друга, затаптывая костер, так что вся полянка вскипела тенями.
— Робин! — кричали они. — Мариан, Скарлет, Малютка Джон! Вернитесь! Вернитесь! — Шмендрик начал смеяться, нежно и беспомощно.
Перекрывал их голоса, Капитан Шалли завопил:
— Дураки! Дураки и малые дети! Это все обман, как и всякое волшебство вообще! Такого человека, как Робин Гуд, не существует! — Но разбойники, обезумев от утраты, ломились в лес вслед за сияющими лучниками, переваливаясь через поваленные стволы и коряги, продираясь сквозь цепкие колючки и голодно воя на бегу.
Только Молли Грю остановилась и оглянулась. Ее лицо горело белым светом.
— Нет, Шалли, все наоборот! — крикнула она ему. — Не существует таких людей, как ты, как я, как любой из нас. Робин и Мариан — настоящие, это мы — легенда! — И она побежала дальше, крича: — Подождите, подождите! — как и все остальные, оставив Капитана Шалли и Джека Дзингли стоять в свете затоптанного костра и слушать смех волшебника.
Шмендрик едва обратил на них внимание, когда они подскочили к нему и схватили его за руки. Он не отпрянул, даже когга Шалли кончиком кинжала ткнул его под ребра и прошипел:
— Это было опасное развлечение, мистер Чайльд, и к тому же — очень невежливое. Могли бы просто сказать, что не хотите слушать песен. — Кинжал вонзился чуть глубже.
Где–то вдалеке Шмендрик услышал рык Джека Дзингли:
— Никакой он не Чайльд, Шалли, и никакой не бродячий колдун. Теперь я его узнал. Это сын Хаггарда, Принц Лир, такой же гадкий, как и папаша, и, вне всякого сомнения, хорошо знакомый с черными искусствами. Придержи руку, Капитан, — мертвым он нам не нужен.
Голос Шалли сник:
— Ты уверен, Джек? Он казался таким приятным стариканом.
— В смысле — приятным дуралеем. Да, это похоже на Лира, как я слышал. Он прикидывается невинным и бестолковым, но в искусстве обмана он — сам дьявол. Как он притворился этим малым, этим Чайльдом, а? Все ради того, чтобы застать нас врасплох…
