— Хорошо. Не стойте так близко.
— А что, в самом деле есть чары, которые могут заставить череп заговорить? — спросила Молли. Волшебник расправил пальцы и одарил ее легкой полуулыбкой знания:
— Есть чары, которые могут заставить говорить все что угодно. Колдуны–мастера были великими слушателями, и они придумали способы очаровывать все на свете, живое или мертвое, чтоб оно с ними разговаривало. Как раз в этом — вся сущность работы колдуна: в том, чтобы видеть, и в том, чтобы слышать. — Он глубоко вдохнул, вдруг отвернувшись от них и потирая руки. — Остальное — дело техники. Ну что ж. Начали.
Он резко развернулся лицом к черепу, легко возложил одну руку на бледную макушку и обратился к нему глубоким повелительным голосом. Слова маршировали изо рта волшебника будто солдаты, и их шаги разносились мощным эхом, пока пересекали темный воздух. Но череп на это ничего не отвечал.
— Я просто спросил, — мягко произнес волшебник. Он поднял руку и заговорил с черепом снова. На этот раз заклинание звучало рассудительно, вкрадчиво и почти жалобно. Череп по–прежнему хранил молчание, но Молли показалось, что по его безлицему переду скользнуло пробуждение — и снова исчезло.
В трусливом мерцании светящихся тварей волосы Леди Амальтеи сияли, словно цветок. Казалось, ей все происходившее не было ни интересным, ни безразличным: она оставалась спокойной, как иногда спокойным бывает поле битвы, и наблюдала за тем, как Шмендрик нараспев читает одно заклинание за другим перед костяным комком пустнынного цвета, говорившим не намного больше слов, чем она сама. Каждый раз чары произносились со всевозраставшим отчаянием — череп отвечать не желал. Однако, Молли Грю была уверена, что он пребывал в сознании, слышал и развлекался. Она знала молчание насмешки слишком хорошо, чтобы принимать его за смерть.
Часы пробили двадцать девять ударов — по крайней мере, на этой цифре Молли сбилась со счета. Ржавые звуки еще не успели до конца опасть на пол, как Шмендрик вдруг потряс взметнувшимися кулаками перед черепом и заорал:
— Ну, ладно, ладно же, претенциозная коленная чашечка! А не хочешь ли в глаз получить, а–а? — На последних словах его голос полностью развернулся рычанием жалкой ярости.
— Правильно, — произнес череп. — Вопи. Разбуди старого Хаггарда. — Его голос звучал так, будто на ветру потрескивали и стукались друг о друга сухие ветки. — Вопи громче. Старик, вероятно, где–то здесь. Он много нынче не спит.
Молли легко вскрикнула от восторга, и даже Леди Амальтея подошла на шаг ближе. Шмендрик стоял, не шевелясь, с плотно сжатыми кулаками и без всякого выражения триумфа на лице. Череп продолжал:
— Ну, давай. Спроси меня, как найти Красного Быка. Все равно лучше ничего нельзя придумать, как спросить у меня совета. Я — королевский сторож, меня поставили здесь охранять путь к Быку.
Немного робея, Молли спросила:
— Если вы действительно здесь на страже, то почему вы не поднимаете тревогу? Почему вы предлагаете помощь вместо того, чтобы позвать королевских всадников?
Череп хмыкнул погремушкой:
— Я долго проторчал на этом столбе. Когда–то я был главным оруженосцем Хаггарда — пока тот не снес мне голову — просто так, без всякой видимой причины. Это произошло еще тогда, когда он был настолько порочен, что хотел посмотреть, действительно ли ему нравится рубить головы. Оказалось, что нет, но он решил, что еще может извлечь из моей головы какую–то пользу впридачу, и поэтому повесил ее сюда, чтобы она служила ему сторожем. В подобных обстоятельствах я не настолько лоялен к Королю Хаггарду, насколько мог бы быть.
Тихим голосом Шмендрик попросил:
— Тогда дай ответ на загадку. Расскажи, как пройти к Красному Быку.
— Нет, — ответил череп. А потом захохотал, как безумный.
— Почему же нет? — яростно вскричала Молли. — Что это за игра такая?..
Длинные желтые челюсти черепа даже не шевельнулись, но немало времени прошло, прежде чем мерзкий хохот сменился невнятным болботанием и затих совсем. Пока он звучал, даже спешившие ночные твари на мгновение замирали, скрученные своим леденцовым светом.
— Я мертв, — произнес череп. — Я мертв и подвешен в темноте, чтобы следить за собственностью Хаггарда. Единственное маленькое развлечение, которое у меня ееть, — это раздражать живущих и досаждать им, а у меня не очень много шансов поскольку при жизни моя натура была особенно вредной. Вы извините меня — я в этом уверен — за то, что я немного поразвлекаюсь с вами. Итак, приходите завтра. Может, завтра я и скажу вам.
— Но у нас нет времени! — взмолилась Молли. Шмендрик толкнул ее в бок, но та рванулась вперед, подступив к черепу совсем близко и взывая прямо к его ничем не населенный глазам. — У нас нет времени. Уже сейчас может быть слишком поздно.
— Это у меня есть время, — задумчиво отозвался череп. — На самом деле, иметь время не очень хорошо. Спешка, суета, отчаянье: это пропустил, то не сделал, остального слишком много, чтобы втиснуть его в такое маленькое пространство. Вот какой должна быть жизнь. Предполагается, что ты всегда должен чего–то не успевать. Не беспокойся об этом.
Молли упрашивала бы его и дальше, но волшебник схватил ее за руку и оттащил в сторону.
— Стой тихо! — сказал он ей быстро и настойчиво. — Ни слова, больше ни слова. Эта проклятая штуковина заговорила, правильно? Может быть, это все, чего требует загадка.
— Не все, — сообщил им череп. — Я буду болтать, сколько захотите, но ничего вам не скажу. Довольно паршиво, правда? Видели бы вы меня при жизни…
Шмендрик не обращал на него никакого внимания.
— Где вино? — потребовал он у Молли. — Давай посмотрим, что я смогу сделать с вином.
— Я не смогла ничего найти, — занервничала та. — Я искала везде, но мне кажется, что в целом замке не осталось ни капли. — Волшебник уставился на нее в наступившем непомерном молчании. — Я правда искала, — оправдывалась она.
Шмендрик медленно поднял обе руки и в бессилии уронил их вновь.
— Что ж, — вымолвил он. — Что ж, если мы не можем найти вина, тогда — все. У меня, конечно, есть свои иллюзии, но вина из воздуха я делать не умею.
Череп хихикнул, тикая и потрескивая.
— Материю нельзя ни создать, ни уничтожить, — заметил он. — Большинство волшебников, во всяком случае, не могут.
Из складок платья Молли извлекла маленькую фляжку, слабо блеснувшую в темноте.
— Я подумала, что если бы для начала у тебя было немножко воды… — И Шмендрик, и череп посмотрели на нее примерно одинаково. — Ну, это ведь уже делалось, — громко сказала она. — Это же не что–то новое творить. Нового я бы у тебя никогда не попросила.
Слыша себя, она смотрела в сторону, на Леди Амальтею. Шмендрик взял фляжку из ее протянутой руки и стал задумчиво ее изучать, вертя так и этак и бормоча себе под нос любопытные хрупкие слова. Наконец, он вымолвил:
— А почему бы и нет? Как ты говоришь, это обычный трюк. Помню, одно время на него была страшная мода, но сегодня, боюсь, он немного устарел. — Он медленно провел над фляжкой одной рукой, вплетая в воздух слово.
— Что ты там делаешь? — нетерпеливо спросил его череп. — Эй, делай поближе, вот здесь. Мне ничего не видно. — Но волшебник отвернулся, прижимая фляжку к груди и сгорбившись над нею. Он начал шепотом напевать что–то, напомнившее Молли те звуки, которые продолжает испускать мертвый огонь спустя много времени после того, как потух последний уголек.
— Понимаешь, — перебил он самого себя, — ничего особенного из этого не получится.
Он вновь подхватил заклинание, на этот раз еще тише. Череп же тем временем горько хныкал, что
