изнутри страхом и смятением, как внутренняя поверхность фонарного стекла. Огонек там тоже был, но он трясся, как будто фонарь раскачивало бурей.
— Мне кажется, я понимаю, — вымолвил он, — но я уверен, что нет. Я попытаюсь.
— Я все–таки думаю, что это настоящие часы, — сказала Молли. — Хотя все в порядке: я могу пройти сквозь настоящие часы. — Отчасти она говорила это, чтобы успокоить его, но в то же время ощущая в своем собственном теле какую–то яркость, начиная осознавать: то, о чем она говорит, — правда. — Я знаю, куда нам надо идти, — продолжала она. — И это — так же верно, как знать время в любой час суток.
Череп не дал ей договорить:
— Раз мы с вами заключили сделку, я дам вам один дополнительный совет, потому что вино было очень хорошим. — Шмендрик выглядел виноватым. Череп продолжал: — Разбейте меня. Просто сшибите меня на пол и дайте разбиться на куски. Не спрашивайте, зачем. Сделайте это и все. — Он говорил очень быстро, почти шепотом.
В один голос Шмендрик и Молли воскликнули:
— Что? Но почему?
Череп повторил свою просьбу. Шмендрик продолжал настойчиво спрашивать:
— Что ты мелешь? Зачем, во имя всего на земле, нам тебя разбивать?
— Сделайте это! — настаивал череп. — Сделайте же! — Шорох дыхания приближался со всех сторон, хотя были слышны шаги только одной пары ног.
— Нет, — ответил Шмендрик. — Ты спятил. — Он повернулся к черепу спиной и опять зашагал к тощий черным часам. Молли взяла Леди Амальтею за холодную руку и пошла за ним следом, ведя белую девушку, как будто та была воздушным змеем.
— Хорошо же, — печально вымолвил череп. — Я вас предупредил. — И ужасным голосом, как градом по железу, немедленно завопил: — Караул, Король! Ко мне, охрана! Здесь взломщики, бандиты, налетчики, разбойники, похитители, грабители, наемные убийцы, плагиаторы! Король Хаггард! Хо, Король Хаггард!
Теперь и у них над головами, и вокруг с лязганьем приближались шаги, и они уже слышали шелест голосов престарелых королевских всадников, переговаривавшихся на бегу. Факела, правда, не вспыхивали, поскольку в замке нельзя было зажигать никакого света, если этого не приказывал сам Король, а Хаггард пока хранил молчание. Трое воров стояли, обессиленные и оглушенные происходящим, беспомощно взирая на череп.
— Извините, — сказал тот. — Вот такой уж я — предатель, то есть… Но я пытался… — И тут его давно исчезнувшие глаза заметили Леди Амальтею. Они расширились и засверкали — хотя, конечно, сделать этого не могли. — О, нет, — тихо сказал он. — Нет, ты не… Я неверен, но не настолько же…
— Беги, — сказал Шмендрик, как говорил это очень давно дикой пенно–белой легенде, которую только что выпустил на свободу. И они бежали вместе через весь огромный зал, пока всадники громко блуждали в потемках, а череп визжал:
— Единорог! Единорог! Хаггард, Хаггард, вон она, она идет к Красному Быку! Не забудь про часы, Хаггард — где же ты? Единорог! Единорог!
И тогда королевский голос злобно прошелестел под всеобщим шумом:
— Дурак, предатель, это ты ей сказал! — Быстрые, тайные шаги Короля прозвучали совсем близко, и Шмендрик уже совсем было собрался повернуться и драться. Но вслед за этим донесся хрип, треск, царапанье и хруст старой кости, раздавленной о старый камень. Волшебник бежал дальше.
Когда они остановились перед часами, отсрочки ни на сомнение, ни на понимание им уже не оставалось. Всадники были в зале, и удары их шагов эхом грохотали меж стен и столбов, а Король Хаггард шипел и ругался, подгоняя их. Леди Амальтея не раздумывала ни мгновенья. Она шагнула в часы и исчезла, как луна проходит за тучами, спрятанная ими, — но не внутри них, а за тысячи миль одиночества вдалеке.
Она будто дриада, безумно подумала Молли, а время — ее дерево. Сквозь тусклое, покрытое пятнами треснувшее стекло она смогла разглядеть гири, маятник и изъязвленные временем куранты. Все покачивалось и горело, пока она смотрела на механизм. За ним не было никакой двери, сквозь которую Леди Амальтея могла бы пройти. Там виднелся только ржавый проспект механизма, уводивший взгляд Молли прочь, под дождь. Гири колыхались из стороны в сторону, словно водоросли.
Король Хаггард орал:
— Остановите их! Разбейте часы!
Молли начала было поворачивать голову, собираясь сказать Шмендрику, будто ей показалось, что она знает, что имел в виду череп; но волшебник исчез, как исчез и зал Короля Хаггарда. Часы тоже пропали, а сама она стояла рядом с Леди Амальтеей в каком–то холодном пространстве.
Голос Короля теперь доносился до нее из далекого далека — не столько слышимый, сколько припоминаемый. Она продолжала поворачивать голову — и оказалась лицом к лицу с Принцем Лиром. За его спиной упал яркий туман, дрожавший, как бока рыбы, и вовсе не похожий на заржавленный и поломанный часовой механизм. Самого Шмендрика нигде не было видно.
Принц Лир сурово склонил голову перед Молли, но его первые слова были обращены к Леди Амальтее:
— А вы хотели уйти без меня. Вы совершенно не слушали!
И та ответила ему, хотя прежде не говорила ни с Молли, ни с волшебником. Низким ясным голосом она сказала:
— Я бы вернулась. Я не знаю, зачем я здесь и кто я такая. Но я бы вернулась.
— Нет, — сказал Принц. — Вы бы никогда не вернулись.
Прежде, чем он смог добавить что–то еще, в разговор вмешалась Молли — к своему собственному удивлению пылко воскликнув:
— Да не беспокойтесь вы об этом! Где Шмендрик?
Эти посторонние люди взглянули на нее с учтивым изумлением: как может в этом мире разговаривать кто–то еще, кроме них самих? И она почувствовала, как от макушки до пяток ее охватывает дрожь.
— Где он? — потребовала она. — Я пойду назад сама, если вы не пойдете. — И она повернула было обратно.
Шмендрик вышел из тумана с опущенной головой, как будто приходилось идти против очень сильного ветра. Одну руку он прижимал к виску, а когда отнял ее, то кровь тихо побежала у него по щеке.
— Все в порядке, — сказал он, когда увидел, что кровь капает на руки Молли Грю. — Все в порядке, она не глубокая. Я не мог пройти, пока этого не случилось. — Он шатко поклонился Принцу Лиру. — Я подумал, что вы прошли мимо меня в темноте. Скажите, как вам удалось пройти сквозь часы так легко? Череп сказал, что вы не знали пути.
Принц был, по всей видимости, озадачен:
— Какого пути? — спросил он. — Что там было знать? Я увидел, куда прошла она, и пошел следом.
Внезапный смех Шмендрика до крови растер себя о шершавые стены, состоявшие из одних острых выступов, уже начинавших выплывать к ним, когда глаза их стали привыкать к этой новой тьме.
— Конечно, — сказал он. — Некоторые вещи владеют собственным временем по самой своей природе. — Он снова рассмеялся, потряхивая головой, — и кровь потекла опять. Молли оторвала лоскут от своего платья.
— Бедные старики, — сказал волшебник. — Они не хотели делать мне больно, да и я не хотел причинять им вреда, если бы мог без этого обойтись. Так мы там кружили друг напротив друга, то и дело извиняясь, Хаггард вопил, а я все стукался и стукался о часы. Я знал, что они не настоящие, но они продолжали такими казаться — это меня и беспокоило. Подбежал Хаггард со своим мечом и ударил меня. — Он закрыл глаза, и Молли перевязала ему голову. — Хаггард, — произнес он. — Он мне уже начинал нравиться. Он мне по–прежнему нравится. Он выглядел таким испуганным.
Отдаленные невнятные голоса Короля и его людей, казалось, стали чуть громче.
— Не понимаю, — сказал Принц Лир. — Почему он был испуган — мой отец, то есть? Что он…
Но как раз в этот миг с дальней стороны часов до них донесся вой триумфа без слов и зародился шум великого падения. Мерцавшая дымка немедленно пропала, и черное молчание пещерой окружило их со
