соединить с ним свою судьбу.
Радамфань снова наградила своих сестер многозначительным взглядом, смысл которого для всех гостей так и остался за семью печатями. Мона Сэниа тоскливо подняла глаза к вечернему небу, подернутому слоистой дымкой. Море, кажущееся отсюда, с высоты крошечного алэлова сада, особенно низким и ровным - каким-то усмиренным, подчиненным человеческой воле, - вызывало у нее то же ощущение, которое она испытывала, глядя на дикого зверя, помещенного в клетку. Оно приобрело какой-то винный оттенок, совершенно несвойственный воде, чарующий и лживый. Ореховые скорлупки лодок - все без парусов замерли недвижно, словно в привычном и безнадежном ожидании какого-нибудь маленького чуда. А ведь они все - все, до единого! - тоже живут без волшебства. Один король со своими шестиногими челядинцами владеет магическими силами, только, похоже, особой радости это ему не приносит. Так зачем же этот бесконечный вечер с томительным повествованием и еще более тягомотными паузами, если он не поможет найти ответ на главный вопрос, с которым она рвалась сюда, к мудрому и беспристрастному Алэлу: как ей жить дальше, сберегая пуще зеницы ока самое дорогое на свете - единственного сына, и в то же время не умереть от тоски, представляя себе, как в это время ее дружина мчится по бескрайней Вселенной, отгороженной от нее вот этим золотисто-закатным небом?
Не говоря уж о зеленой Равнине Паладинов...
- ...сам отправился на Подковный остров, чтобы добыть себе невесту, продолжался неспешный рассказ Радамфани. - Хроника не сохранила всех подробностей невероятного переплетения скандалов, вспыхнувших в семействе ненаследных отпрысков королевской крови, но доподлинно известно, что молодые люди дрались между собой на незатупленных мечах, сестры уродовали друг дружку, матери соперничали с дочерьми... Незадачливый жених одних натравил на собственных отцов, других совратил, кого-то изувечил, одного даже убил. С тем и отбыл восвояси. На родимом острове все продолжалось еще хуже: он соблазнил собственную сестру, добрался до матери - и был убит обезумевшим от ужаса отцом. И за всеми этими кошмарами, непредставимыми до сих пор для жителей Первозданных островов, как-то оказалось незамеченным, что вокруг гробницы Шестого бога творятся чудеса. Посох одного из паломников, воткнутый в землю, покрылся черными листьями - его осторожно выкопали и перенесли на вершину близлежащей горы, где он вскоре превратился в могучее дерево, на котором время от времени появлялись золотые шарообразные плоды. Созревая, они опускались на землю так медленно, словно были наполнены легчайшим пухом; по взятые в руки, внезапно взрывались десятком крошечных молний, сжигая дотла смельчака, рискнувшего к ним прикоснуться. Затем кто-то увидел, как из моря выполз зеленый угорь и пробрался в могильник - через некоторое время он вернулся в море уже пятнистым, и с тех пор некоторые из рыб или мирных дельфинов вдруг покрывались белыми пятнами и начинали в бешенстве нападать на рыбачьи лодки... Затем в гробницу залетел лазоревый зимородок - и вскоре над морем появились огромные синие птицы, нападавшие даже на корабли... Те, кто рискнул добраться до их гнезд, чтобы разорить их, рассказывали, что они вскармливают своих птенцов грудью, как звери или люди. И все это уже невозможно было скрыть от верховного короля. Он прибыл на Мелководье как раз в тот момент, когда вокруг гробницы творился кощунственный обряд поклонения...
- Кому? - вдруг совершенно неожиданно встрепенулся Харр.
- Но я же рассказывала - обретенной мумии Шестого бога, - несколько раздраженно, что не вязалось с ее величавыми манерами, бросила Радамфань. Все обряды свершались на берегу, который уже был усыпан жертвенным пеплом...
- Во дурики-то! - распоясавшийся менестрель весело заржал и с такой лихостью шлепнул черными ладонями по столу, что начисто смел все окрестные кубки и тарелки. - Не тому поклонялись! Мертвяк сохлый - он-то что; его, видать, оживляли, да только он каждый раз снова копыта откидывал...
- Прерви суетные речи, сын безлунной ночи! - маленький король словно вырос в своем деревянном кресле, расписанном затейливыми узорами, и неведомым образом вдруг мгновенно превратился в грозного владыку, чей голос слышала мона Сэниа в свою первую встречу с ним. - Ответствуй, не лукавя: кто мог оживить давно почившего?
- Да анделис, кто же еще? Твой морской народ, поди, за курицу его принял вяленую, только анделисы бессмертны...
- Прости, государь, - поспешил вмешаться Юрг, - но наш гость пересказывает легенду, существующую на его родине: якобы крэги способны оживлять мертвецов. Но если бы это было действительно так, то наш Кукушонок не позволил бы умереть маленькой Фирюзе и ее матери. У нас же хватило живой воды только на малышку.
- Откуда живая вода?
- С той же самой родины Харра, с Тихри, государь. Но ее там больше нет источник замерз, а зима там длится чуть ли не половину человеческой жизни. Но рано или поздно...
Алэл поднял ладонь, прерывая его:
- Помолчи, гость мой. Я должен подумать.
Воцарилась тишина, в которой явно слышалось обиженное сопение менестреля. А моне Сэниа почему- то показалось, что ее супруг старательно уводит разговор подальше от способностей крэгов.
Наконец король встрепенулся:
- Кто из вас своими глазами видел, как птица оживляет человека?
- Никто, - ответ командора, может быть, прозвучал и чересчур поспешно, но ведь он соответствовал действительности. - Никто, государь, самого процесса реанимации не наблюдал. Так ведь, Харр?
- Вестимо, так, но...
- Ты сказал, - голос Юрга был резок, как никогда. - Наш гость с далекой Тихри - странствующий певец, он всю жизнь собирает песни, сказки и легенды.
Еще некоторое время стояла напряженная тишина, затем орлиный проблеск в глазах островного монарха померк, и он снова стал как бы меньше ростом.
- Радамфань, не заноси в хроники рассказ чернокожего странника, - мягко проговорил он, обращаясь к старшей дочери. - Продолжи свое повествование.
Но Юрг уже поднялся, почтительно кланяясь хозяину дома:
- Прости нас, гостеприимный Алэл, а также ты, добрейшая королева; извини нас, досточтимая хранительница былых свершений, по мы вынуждены будем дослушать твою повесть в другой раз. Неотложные дела призывают нас вернуться к своей дружине.
Мона Сэниа и бровью не повела, хотя слова мужа были для нее полной неожиданностью. Поднялась, подошла к Ардиени, на коленях которой так спокойно - ну ни разу ведь не пискнули! - пригрелись оба младенца. Непонятно откуда появилось ощущение: вот этой молодой женщине, почти девочке, она доверила бы сына, не задумываясь.
- Ты всегда желанный гость в моем доме, владетельная Сэниа, - церемонно проговорил король. - Но если ты торопишься ~ лодка твоих странствий ждет тебя.
Моне Сэниа почудился в этих словах скрытый намек - не нужно исчезать прямо здесь. Она поклонилась Алэлу, как равная равному, одернула по-Харраду, который ринулся было облобызать ручки у королевен, и направилась вниз по ступеням к королевской ладье, водруженной на высокий базальтовый пьедестал.
А очутившись снова в бирюзовой чаше своего владения, первым делом по-супружески накинулась на мужа:
- Почему ты испортил вечер? У меня, конечно, тоже челюсти сводило от рыбьего занудства этой хроникерши, но ради добрых отношений с Алэлом можно было и потерпеть!
- Все гораздо хуже, чем просто занудство, девочка моя. Кажется, мы сваляли крупномасштабного дурака. Отзывай людей из королевского сада на Равнине Паладинов, и будем думать, не натворили ли мы еще больших бед.
- Ага, - поддакнул менестрель, - как же, не натворили! Теперь вся ваша дорога, или как тут у вас называется, начнет выпрашивать у анделисов - то бишь у крэгов - себе если не бессмертия, то уж избавления от двух-трех смертей, это как пить дать! Ишь, и королек этот крашеный, Алэл, не знаю, как по батюшке, сразу взволновался - почуял, что смертей, как все прочие...
- Я потому и велел тебе заткнуться, - устало проговорил Юрг. - Ты знаешь, Сэнни, что сказал мне твой отец, когда я прищучил его в тронных апартаментах... Это когда он тебя с помощью чародейного гребня усыпил? Так вот, он приложил меня мордой об стол: ты, землянин, не политик и вообще не деловой
