развязно вмешался в разговор: А почему это ты считаешь меня шарлатаном? Я поднял руку... - Не надо, - спокойно сказал Адашкевич, - я слыхал, что вы можете превратить человека в кота, и не хочу пробовать это на своей шкуре. Ведь в облике кота мне будет трудно с вами говорить. Хотя лучше быть котом, чем чиновником этого правительства. Я считаю вас шарлатаном, потому что вы можете принести выгоду тем, кто с вами сотрудничает, а стране это принесет лишь дополнительный вред. Вы можете превратить какого-нибудь рабочего Иванова в муравья. Прекрасно. Но, извините, Иванова в муравья до вас умела превратить и советская власть. А вот превратить Иванова в человека вы сможете? Вы можете вырыть из- под земли кадушку золота. А вот дефицит бюджета вы можете уменьшить? А между тем нынешнее правительство России - или, по крайней мере, некоторые его члены - ставят перед собой задачи превратить Ивановых в людей, а не муравьев. И поэтому нам не по пути. Я усмехнулся. - Просто чудно. Если вы такой уж любитель закона, Виктор Михайлович, не объясните, что тут за парни вчера играли в салочки с гранатометами и почему вы голосовали за то, чтобы послать этих парней? Как, например, насчет того, чтобы послать мне повестку, а не гранатометчика - в рамках построения правового государства? - Вы сами себя поставили вне общества и вне государства, Шариф. Государство имеет право применять насилие. Более того - оно обладает монополией на его применение. - Понятно. И вы опять будете голосовать за гранатометчиков? - Да. Я не верю, что вас нельзя убить. - Может, и можно, - процедил я сквозь зубы, - однако не советую. И с этими словами, открыв сейф, я подал в руки Адашкевичу коробочку. Адашкевич раскрыл коробку. То, что там лежало, имело вид белого мерцающего шарика, внутри которого корчил рожи какой-то уродец. Адашкевич помял шарик пальцами - тот послушно прогнулся, принимая любую форму, а странное лупоглазое созданьице внутри шарика тоже распласталось. - Это что за тварь? - осведомился Адашкевич. - Тот самый тип, который проводил операцию по зачистке населенных пунктов Содом и Гоморра, - ответил я. - Жутко сварливая тварь, и характер хуже, чем у атомной бомбы. Если ее выпустить наружу, ото всей европейской части РФ останется один большой Чернобыль. - А в чем она сидит? - с тревогой спросил Адашкевич. - Ни в чем, - ответил я. - Это - просто нити моей воли. Если я умру, они тут же распадутся. Боюсь, после этого проблема сокращения бюджетного дефицита на территории бывшей России станет неактуальной. Считайте, что это магическая граната с выдернутой чекой. Полковник вздрогнул. - Вашим парням следует пылинки с меня сдувать, - заявил я, - горшок за мной выносить им надо, а не с 'калашом' гоняться. - Шантажист, - пробормотал сквозь зубы чиновник. - И чего вы хотите? Я с хрустом потянулся. - Я ничего не хочу, - объявил я, - у меня все есть. Это вот у него идеи, и я ткнул пальцем в Яниева. - А сейчас приятно побеседовать, господа. Погода хорошая. С этими словами я встряхнулся, и Адашкевич в изумлении вытаращил глаза, обнаружив, что я исчез, а на столе сидит большой черный филин. Филин громко захохотал и заухал, а потом взмахнул крылами и вылетел в окошко.
* * *
Банк 'Народный Альянс' стремительно набирал силу, и слухи о нем ходили один страшнее другого. Рассказывали, что секретарша главного босса прибегает к дверям банка в виде черного пуделя; что в кабинете Ходжаева в аквариуме плавает живая русалка, а в приемной можно оказаться в компании самых удивительных просителей. Один директор молокозавода, державший у нас расчетный счет, напоролся на парочку иностранцев-гоблинов. Аудиторы шепотом передавали, что Министерство Финансов Сатаны открыло у нас корсчет, что мы ссужали по диким ставкам кредиты overnight департаментам г-на Вельзевула, г-на Мефистофелеса и г-на Астарота и что мы подали в Минфин запрос о возможности участия сверхъестественных субъектов в аукционах ОФЗ-ГКО. Правды во всем этом было на самом донышке, разве про секретаршу и пуделя: пост секретарши выпросил себе Асмодей.
* * *
Через неделю я и Яниев принимали гостей во Владимирском зале 'Балчуга'. Прием происходил по поводу слияния 'Народного Альянса' с одним из крупных банков России, сильно способствовавшим своими просроченными кредитами межбанковскому , кризису августа 1995-го. С тех пор банк хворал и гнил, заражая всю российскую банковскую систему, а отозвать его лицензию ЦБ боялся ввиду еще худших проблем, которые породило бы банкротство одного из членов первой тридцатки. Я беседовал с директором подмосковного оборонного завода, занятого в основном производством жидкого топлива. Директор клял на чем свет стоит электроэнергетиков, обещавших отключить его от сети, Пенсионный фонд, дравший с него чудовищные пени, и, главным образом, государство, которое задолжало заводу вот уже 13 миллиардов, причем каждый рубль, причитающийся с государства, порождал три-четыре рубля задолженности поставщикам. - Они нам должны больше, чем мы, - ругался директор, - и они же еще с нас берут пеню за неуплату налогов! - Если вы переведете счета в 'Народный Альянс', - сказал я, - у вас не будет проблем с получением бюджетных денег. Оборонщик насторожился. Я знал, что к нему не в первый раз обращаются с подобным предложением. - А сколько процентов обломится вам? - Нисколько. Я вам заплачу в первый же день. А с Минфином буду разбираться во второй. Когда переведете счета? - Завтра, - сказал оборонщик. Кто-то тронул меня за плечо. Я обернулся и увидел Адашкевича. - На какие шиши вы собираетесь выплачивать их долги? - пробормотал он, явно имея в виду неплатежеспособный Коммерческий и финансовый банк. Я пошевелил пальцами. Еще в 1310 году Раймонд Луллий во время своего визита в Лондон сделал тамошним властям 22 тонны золота из свинца. Покойник подробно разъяснил мне, в чем тут было дело, и я не сомневался, что могу повторить операцию и реализовать получившийся продукт на Лондонской бирже, благо лицензия на операции с драгметаллами у 'Народного Альянса' имелась. Но... - У банка долгов на сто шестьдесят лимонов, - усмехнулся я, - а должников на сто семьдесят. - Эти фирмы давно испарились. - Мы найдем, куда они испарились, - пообещал я, - и предъявим счет каждой испарившейся молекуле. Адашкевич молчал, потягивая из соломинки коктейль. - Пожалуй, я готов с вами сотрудничать, - тихо сказал Адашкевич, - но при одном условии. Отстаньте от Тхаржевского. Признаться, я чуть с копыт не свалился от удивления. - Вы? Защищать Тхаржевского? - изумился я. - Почему? - Он мой друг, - спокойно сказал Адашкевич. - Да он же вор! Бандит! - Вы тоже бандит, - заметил Адашкевич, - и тем не менее Яниев к вам, кажется, привязан. Мы со Славой учились на одном курсе. Не думаю, что человек, который предает друзей, может называться честным. Адашкевич помолчал и затем сказал: - Я бы хотел поговорить с Василием Александровичем. Я почувствовал укол ревности. Разумеется, он будет говорить с Яниевым. О ВВП, что бы это ни значило. Об амортизации. Об инфраструктуре. ТЭК, брек и мек. Он считает, что если со мной заговорить о ВВП, то я с досады превращусь в сову. Так оно и есть. Я пересек переполненный народом зал и подошел к Яниеву. - Вася, - сказал я, осторожно тронув его за плечо, - там по тебе Адашкевич тоскует. И замолчал. Яниев смотрел, не отрываясь, в правый угол зала. Там, на фоне канапе с икрой и ветчиной, стояла невысокая девушка лет девятнадцати, в белом вечернем платье с пышной юбкой, с осиной талией и потрясающими белыми волосами, доходившими до середины пояса. Девушка держала в руке коктейль и беседовала с каким-то молодым человеком. Время от времени она встряхивала волосами, те рассыпались по плечам серебряным каскадом, и тогда можно было видеть, что платье ее - с открытой спиной и что плечики ее худые и розовень-кие. Яниев глядел на нее, открыв рот. Я понял, что на пятьдесят третьем году жизни мой полковник нашел свою беленькую болонку. В этот миг молодой человек отвалил от девушки и отправился к ближайшему столику, где разливали водку. - Шариф, ты с ней не знаком? - шепотом спросил полковник. - Хочешь познакомиться? Айн момент. И увлекаемый мной полковник тут же пересек весь зал и оказался перед девушкой. - Добрый вечер, - радостно сказал я, - мой приятель так хотел с вами познакомиться, что я никак не мог удержаться. Вот - прошу любить и жаловать, Васька Яниев, член правления банка 'Народный Альянс', президент концерна 'Интертекстиль', и прочая, и прочая,и прочая. Краем глаза я заметил молодого человека, который возвращался к девушке с двумя коктейлями. Но. молодой человек был не только молод, но и сообразителен. Узрев, что его место занято двумя птицами явно более высокого полета, он спешно сделал вираж и отбыл в другую часть помещения. Девушка выставила вперед узкую ладошку. Она явно не помнила, что нас друг другу не представили. - Даша, - сказала она. Яниев наклонился и поцеловал ручку. Я поднял голову и увидел у стены залы Адашкевича. Глаза у него были довольно злые, и он держал рюмку за стебелек так, словно вот-вот бряк-нет ее о пол. - Вы, я вижу, не теряете времени? Уже познакомились с моей дочерью? Яниев поднял голову, словно его кнутом стегнули. Справа от нас стоял Тхаржевский. Его тоже приглашали на праздник, как бывшего клиента КФБ. Собственно, три не возвращенных им кредита внесли свою весомую лепту в крах КФБ, но так как кредиты были немедленно по получении поделены между ним, одной известной партией и руководством банка, особых трений у Тхаржевского с банком не возникало. Вплоть до вчерашнего дня, когда новое руководство уведомило его, что кредиты надо возвращать. С процентами и пенями. Полковник раскрыл рот, чтобы ответить Тхар-жевскому, и закрыл его. Впервые в моей жизни Яниев не знал, что сказать. А ведь мы совершенно точно уговаривались, чем пригрозить Тхаржевскому в связи с этими кредитами... Полковник
