— Перекусим здесь и дождемся темноты, — сказал Фостер.
Владелец кабачка принес нам холодное мясо и картошку. Я рассеянно жевал все это и размышлял о людях, которые где-то сейчас усаживались за ужин в сиянии хрусталя и серебра. Я уже устал от жесткого мяса в разных забегаловках за последние несколько лет. Я прямо-таки физически ощущал его в своем желудке и понимал, что все дальше и дальше отдаляюсь от своего солнечного острова. Причем винить в этом было некого, кроме самого себя.
— Древний грешник, — произнес я. — Это про меня.
Фостер оторвался от тарелки.
— Да, странные названия бывают у этих старых заведений, — заметил он. — Зачастую их происхождение теряется в глубине веков.
— И почему бы не придумать чего-нибудь повеселей, — предположил я. — Например «Райский Бар» или кафе «Счастливый Час». Ты обратил внимание на вывеску?
— Нет.
— Там изображен скелет, задравший руку, словно проповедник, возвещающий апокалипсис. Да вон, погляди в окно.
Фостер повернулся и посмотрел на видневшийся край облезшей от дождей вывески. Он долго и пристально смотрел на нее, потом повернулся со странным выражением лица.
— В чем дело? — удивился я.
Но Фостер даже не обратил на меня внимания и жестом подозвал хозяина. Толстяк подошел к нашему столику, вытирая руки о фартук.
— Очень интересное старое название, — закинул удочку Фостер, начиная разговор. — Нам понравилось. Когда построили ваше заведение?
— Э, сэр, — отозвался хозяин. — Этому дому уже много веков, говорят, его строили монахи из соседнего монастыря, который разрушили еще при Генрихе, когда он изгонял папистов.
— Должно быть, Генрих VIII?
— Да, наверное. Этот дом — все, что осталось от монастыря. В нем раньше была пивоварня, а король чтил это дело. Он-то и ввел налог — два бочонка эля с каждой партии.
— Очень интересно, — отозвался Фостер. — И что, традиция еще жива?
Владелец кабачка покачал головой.
— Да нет, все кончилось еще во времена моего деда. Королева не была сторонницей питья.
— А откуда пошло это странное название — «Древний Грешник»?
— Говорят, — охотно начал рассказывать хозяин, — однажды монах, несмотря на запрет аббатства, рылся на равнине, возле тех камней, в поисках сокровищ друидов и нашел человеческий скелет. Ну, а поскольку был он очень благочестивым, то решил предать несчастного земле по христианскому обычаю. Конечно, аббат бы ни за что не разрешил такое, вот монах и принялся ночью рыть могилу прямо под стенами монастыря. Ну, да аббат тоже не дремал, застукал его за этим занятием и спрашивает: что это ты, мол, делаешь тут? Ну, а монах, боясь епитимий, говорит: вот, мол, копаю погреб для хранения эля. Аббат, не будь дураком, в расспросы вдаваться не стал, похлопал его по плечу и ушел. Вот так и построили пивоварню. А потом аббат ее освятил вместе с костями, погребенными на дне подвала.
— Так, значит, древний грешник до сих пор там и лежит?
— Так говорят. Я-то сам не поверил. Но дом вот уже четыреста лет только так и называют.
— А где этот монах нашел скелет?
— Да там, на равнине, у камней друидов. Те, что зовутся Стоунхенджем, — ответил хозяин. Он собрал пустые кружки: — Ну как, еще повторить, джентльмены?
— Конечно, — отозвался Фостер, его лицо было совершенно спокойным, но я-то видел, как он весь напрягся.
— Что происходит? — спросил я его тихо, когда хозяин отошел. — С чего это ты вдруг заинтересовался местными побасенками?
— Погоди, — прошептал Фостер. — Продолжай сидеть с кислой рожей.
— Ну, это легко устроить, — заверил я.
Хозяин вернулся с полными стеклянными жбанами.
— Так вы нам рассказывали, как монах нашел этот скелет, — напомнил Фостер. — Он что, был похоронен в Стоунхендже?
Владелец кабачка прокашлялся, искоса взглянув на Фостера.
— Джентльмен, должно быть, из университета? — спросил он вместо ответа.
— Скажем так, — улыбнулся Фостер, — мы испытываем огромный интерес к такого рода древним преданиям, ну и, само собой, этот интерес поддерживается финансово.
Хозяин устроил нам целое представление, вытирая на столе следы от пивных кружек.
— Готов поспорить, дорогостоящий бизнес, — заметил он, — рыться во всех этих закоулках. Но если знать, где рыть, то это — стоящее дело. Разрази меня гром!
— Очень стоящее, — заверил Фостер. — Запросто стоит пяти фунтов.
— Мне дедуля, вообще-то, рассказывал и даже как-то раз сводил меня туда показать место. Сказал, что это большой-большой секрет.
— И еще пять фунтов, как знак моего личного уважения к памяти дедушки, — между прочим вставил Фостер. Хозяин кабачка покосился на меня.
— Э-э-э, секрет передавался в нашей семье от отца к сыну…
— Безусловно, мой спутник тоже присоединится к упомянутым знакам почтения, — заверил Фостер. — Еще пяток фунтов его не затруднят.
— Ну, это уже предел почтения, которое может выдержать наш бюджет, мистер Фостер, — заявил я, выкладывая на стол пятнадцать фунтов. — Надеюсь, вы не забыли о тех приятелях дома, которые хотели с вами побеседовать, — заметил я ядовито. — Не сегодня-завтра они…
Фостер свернул банкноты в трубочку:
— Вероятно, вы правы, мистер Легион, — согласился он. — Возможно, нам и не стоит задерживаться.
— Но ради прогресса науки, — поспешно вставил владелец кабачка. — Я готов пойти на жертвы.
— Мы отправимся сегодня ночью, — деловито сказал Фостер. — Наши дни расписаны по часам.
Еще минут пять хозяин торговался с Фостером, пока, наконец, не согласился показать место.
— А теперь рассказывай, — потребовал я, когда тот отошел.
— Взгляни еще раз на вывеску, — предложил Фостер. Я посмотрел. Скелет, по-прежнему улыбаясь, помахивал мне рукой.
— Ну, вижу, — сказал я, — но это никак не объясняет, почему ты расстался с нашими последними деньгами.
— Обрати внимание на руку, присмотрись к кольцу на пальце.
Я прищурился. На указательном пальце скелета был изображен большой перстень с узором из концентрических колец.
Точь-в-точь, как перстень на пальце у Фостера.
Владелец кабачка подрулил к обочине шоссе и поставил машину на ручной тормоз.
— Дальше дороги нет, — сообщил он.
Мы выбрались наружу и теперь стояли, оглядывая простиравшуюся перед нами равнину. Довольно далеко на фоне заката маячили мегалиты Стоунхенджа.
Наш проводник порылся в багажнике и вытащил обтрепанное одеяло и два фонаря, которые передал Фостеру и мне.
— Не включайте, пока я не скажу, — предупредил он, — а то вся округа увидит, что здесь кто-то шатается.
Мы молча наблюдали, как он накинул одеяло на ограду из колючей проволоки, и перебрался на другую сторону. Мы последовали за ним.
Равнина была пустынна, на далеком склоне горело несколько одиноких огней. Темная, безлунная ночь. Я едва мог нащупать землю под ногами. На дороге промелькнули огни фар проносящейся машины.
Мы миновали внешний круг камней, обходя упавшие монолиты по двадцать футов длиной.
