поезд и уехал как можно дальше.
— Не понимаю…
— Это повторялось раза четыре. В конце концов, мне показалось, что я сумел оторваться от них. Но я ошибся. Все говорит о том, что мне остались считанные часы. Я бы уже убрался отсюда, но мне надо было кое-что привести в порядок.
— Послушайте, — сказал я. — Все это не то. Вам нужен психиатр, а не бывший солдат. Мания преследования…
— Кажется очевидным, что объяснение надо искать где-то в моем прошлом, — не обращая внимания на мои слова, продолжал Фостер. — Тогда я всерьез взялся за дневник, мое единственное свидетельство. Я скопировал буквально все, включая и зашифрованную часть. Я увеличил фотокопии шифра, но никто из экспертов так и не опознал языка, на котором он написан. Пришлось сосредоточиться на английском тексте, и тут я обнаружил интересную особенность, которую прежде не замечал. Писавший постоянно упоминает врага, загадочных «их», против которых надо принять защитные меры.
— Так, может быть, отсюда вы и почерпнули эту мысль, — сказал я, — когда в первый раз прочитали дневник.
— Да, — согласился Фостер. — Его преследовала та же самая Немезида, что и меня.
— Что за ерунда, — сказал я.
— Попробуем-ка, — предложил Фостер, — на время отбросить скептицизм. Давай подумаем, нет ли здесь какой-нибудь системы?
— Система-то есть, это точно, — согласился я.
— Вот тогда я и обратил внимание на упоминание о потере памяти, — продолжал Фостер. — Ведь это тоже мне знакомо. Автор дневника жалуется на свою неспособность припомнить определенные факты, которые могли бы пригодиться ему в его поисках.
— Каких поисках?
— Какого-то научного проекта, насколько я могу судить. Дневник буквально полон упоминаний об этом.
— И вы полагаете, что у писавшего была амнезия?
— Ну, возможно, не в полной форме, — ответил Фостер, — но он определенно не мог вспомнить какие- то факты.
— Ну, если это амнезия, тогда мы все ею страдаем, — вставил я, — совершенной памяти не существует.
— Но они все были очень важны, это не те вещи, которые легко забываются.
— Я вижу, вам бы очень хотелось поверить, что дневник каким-то образом связан с вашим прошлым, — сказал я. — Конечно, тяжело не знать истории собственной жизни. Но, по-моему, вы выбрали неверный путь. Ведь может же оказаться, что дневник — это просто роман, который вы начали писать зашифрование, чтобы никакой случайный читатель не принялся над вами подшучивать.
— Легион, чем ты планировал заняться, оказавшись в Майами?
Вопрос застал меня врасплох.
— Ну, я даже не знаю, — заколебался я. — Просто хотел податься на юг, где тепло. У меня там парочка знакомых…
— Другими словами, ничем, — подытожил Фостер. — Легион, я хорошо заплачу, если ты останешься со мной до конца.
Я покачал головой:
— Только не я. Все это напоминает мне… мягко говоря… небольшое сумасшествие.
— Ты что, в самом деле считаешь меня сумасшедшим? — спросил Фостер.
— Давай скажем, что все это кажется мне немного того… мистер Фостер.
— Я прошу не просто поработать на меня, — сказал Фостер. — Я прошу помощи.
— С таким же успехом можно было погадать и на кофейной гуще, — раздраженно отрезал я. — Вы же мне фактически ничего не говорите.
— Но это еще не все, Легион. Недавно я совершил важное открытие. Когда я добьюсь твоего согласия, то все расскажу. А ты уже знаешь вполне достаточно, и согласись, все это не просто игра моего воображения.
— Да ничего я не знаю, — отмахнулся я. — До сих пор одна болтовня.
— Если тебя волнует оплата…
— Да нет же, черт побери! — рявкнул я. — Где все эти документы, о которых столько разговоров? Уже за одно то, что я сижу здесь и слушаю эту чушь, меня стоило показать психиатру. У меня и без тебя полон рот… — я оборвал себя и с силой потер лоб. — Извините, мистер Фостер, наверное, меня просто бесит, что вот у вас есть все, чего мне хотелось, а вы еще недовольны. Честно скажу, меня даже тревожат ваши галлюцинации. Если уж здоровый и богатый мужчина не способен радоваться жизни, то какого же черта остается делать нам, остальным?
Фостер задумчиво посмотрел на меня.
— Легион, если б ты мог иметь все, что хочешь, чего бы ты попросил?
— Все? Ну, я бы уж нашел, чего попросить. Я много чего в своей жизни хотел, например, стать героем или великим умником, или найти такую работу, которую бы мог выполнять только я один. Но работу я так и не нашел, умником не стал, да и такого героя, как я, от труса черта с два отличишь.
— Другими словами, — сказал Фостер, — ты искал какую-то абстракцию, в данном случае — справедливость. Но в природе справедливости не существует. Это лишь человеческая выдумка, фикция.
— Однако в жизни полно приятных вещиц, и мне хотелось бы урвать хоть немного.
— Тогда не растеряй по пути свою способность к мечте.
— Мечта?! — воскликнул я. — А, есть у меня мечта. Хочу иметь остров где-нибудь под солнышком, на котором я мог бы проводить свои дни за рыбалкой и любоваться морем.
— Не старайся казаться циничным, и, кроме того, ты опять-таки пытаешься конкретизировать абстракцию, — подытожил Фостер. — Материализм — это всего лишь иная форма идеализма.
Я взглянул на Фостера.
— Но я знаю, что мне никогда не иметь таких вещей. Или той справедливости, о которой вы говорите. Однажды, когда наконец осознаешь, что тебе никогда не удастся…
— Вероятно, недостижимость является существенным элементом любой мечты, — подчеркнул Фостер. — И все же держись за нее, какой бы они ни была, и не сдавайся.
— Хватит философии, — сказал я. — К чему мы пришли?
— Ты хотел взглянуть на документы, — сказал Фостер. Он выудил из внутреннего кармана ключ. — Если не боишься выйти к машине и запачкать руки, то там есть бронированный сейф, приваренный к корпусу. В нем я держу фотокопии всех документов вместе с паспортом, деньгами и тому подобным. Я уже усвоил урок и готов сняться с места в любую минуту. Откинь водительское сиденье и увидишь сейф.
— К чему спешить, утром и посмотрю, — сказал я. — Вот только высплюсь. Но не обольщайся, во мне просто говорит дурацкое любопытство.
— Вот и хорошо, — отозвался Фостер. Он откинулся на спинку кресла и зевнул. — Устал я, Легион, — сказал он. — Все время в напряжении.
— Да, — согласился я. — И я про то же.
— Ступай, выспись, поговорим утром, — сказал Фостер.
Я откинул легкое покрывало и выскользнул из постели. Ковер под ногами был толст и пушист, как норковая шубка какой-нибудь смазливенькой секретарши. Я подошел к встроенному шкафу и ткнул кнопку. Дверца распахнулась. Моя старая одежда лежала на дне, но на мне был наряд, одолженный Фостером. Не станет же он возражать, если я немного поношу его. В конечном итоге это обойдется ему дешевле. Может, Фостер и был слегка завернут, как все бегуны за здоровьем по утрам, но я не собирался долго задерживаться, чтобы сообщить ему об этом.
В комплекте Фостера явно не хватало пиджака. Я решил надеть свою старую куртку, но снаружи было тепло, да и полосатая куртка с сальными пятнами, ну, просто-таки портила всю картину. Я переложил все свои вещи в карманы фостеровской одежды и осторожно приоткрыл дверь на лестницу.
