Шеврикука, или Любовь к привидению

соизволил. Да, и от скуки. Да, отчасти и из любопытства. Но ты меня разочаровываешь, Шеврикука, поморщился Илларион. - Я редко о чем-либо жалею. Но теперь... Илларион начал грассировать, монокль мог бы сейчас же оснастить его правый глаз. 'Неужели я уравнялся с Мелетяевым?' - растерялся Шеврикука. Уходить! Уходить! Но немедленный его уход вышел бы бегством. Да и отпустил бы его Илларион, не принялся бы зануду посетителя размазывать по пудостским камням, тем более что Иллариона одолела скука и его развлекал Брадобрей? Можно было пригласить сейчас в подземелье и Брадобрея. - Ладно, - сказал Илларион. Достал из кармана плаща золотую табакерку. Табакерка была и музыкальной. Отщелкнутая крышка ее позволила клавесину Рамо галантными звуками подвигнуть хозяина к пользованию вест-индским табаком. Илларион изящно снабдил табаком обе ноздри, прочихался звучно, вытер глаза платком и притих, как будто бы умиротворенный. - Речь буду вести, - сказал Илларион, уже не грассируя, - без всякого сюжета. Вразброс... Отродья Башни и привидения... Обрати внимание на особенности этого случая... Отродьям привидения, несомненно, ближе, нежели домовые, и они полагают, что смогут их приручить. Они и домовых желали бы приручить, но не выходит. А с привидениями, Отродья уверены, выйдет. И Отродьям очевидны возможности воздействий привидений и призраков на людей. В особенности привидений Приватных, то есть глюков, персональных видений и почесываний, бегемотиков белой горячки и прочих епишек. Бушмелев же может и не пойти с ними. Но коли обретет утверждение и телесные формы, он будет нехорош и у себя, на Покровке, и, при его желании, для публики, в российских землях прожигающей. - И для тебя? - Вопрос неуместный! Останется без ответа. - Извини, - сказал Шеврикука. И предположил: - Начнет мстить он, естественно, с насекомых. - Каких насекомых? - замер Илларион. - Всяких. В доме на Покровке. Они же там, по легенде, загрызли его, дряхлого, до смерти, - сказал Шеврикука. - Я помню! Я знаю. Все покровские легенды я знаю. Я всегда был вхож в дом Тутомлиных, - раздраженно заговорил Илларион, будто Шеврикука упоминанием насекомых допустил бестактность, поставив под сомнение степень его, Иллариона, осведомленности. - Да, милостивый государь, я все знаю и про насекомых, и про Пелагеича, и про Гликерию Андреевну. Мстить бы этот делец и заводчик пожелал начать вовсе не с насекомых... Илларион слова 'делец', 'заводчик' произнес с презрением аристократа, в смысловые сути слов этих будто бы вмешались холодная медузья слизь и запахи платного отхожего места в Столешниковом переулке. - Впрочем, не мне, грешному, судить тех, кто блудит и попирает, - сказал Илларион. - Хотя с Бушмелевым я бы... Но оставим... Что же касается Гликерии Андреевны Тутомлиной, то дело тут темное, колодезное. Клятва ли, обязательство ли, слово ли, данное сгоряча или из безысходности, о чем существует молва, все это, если бы оно было связано лишь с негодяем Бушмелевым, могло бы и не угнетать Гликерию Андреевну. Но коли угнетает и сковывает, стало быть, не в одном Бушмелеве тут закавыка. У Бушмелева на Гликерию виды, и, несомненно, досады его Гликерия вызывала не раз, так что для нее он опасен. - Опасен всерьез? - спросил Шеврикука. - А тебе что? - развеселился Илларион. - Аж задрожал весь. Хоть бы и всерьез. Но ты-то ведь не из тех, кто нюни распускает или за шпагу хватается, услышав о бабьих затруднениях или даже несчастьях. Впрочем, шпаги у тебя нет. А против Бушмелева или против закавыки шпага тебе необходима серебряная. - У тебя она сыскалась бы? - спросил Шеврикука. - У меня сыскалась бы... - произнес Илларион, для себя произнес, а не для Шеврикуки. Шеврикука словно бы уже и не сидел за раздвижным столиком в Гатчинском замке. И не было предложено: возьми, если случится надобность. У меня-то есть, да не про вашу честь. - А вообще ты не раз давал себе обещания держаться подальше от лукавых баб, - сказал Илларион. - Это ты к чему? - спросил Шеврикука. - А так, ни к чему. - Это ты про Гликерию? - Могу ли я что-либо неуважительное к Гликерии Андреевне иметь в себе? удивился Илларион. - И по поводу тебя я не ехидничаю, потому как уважаю и твои странности. Мне вообще милы всякие странности. Тебе известно: до императора Павла Петровича Гатчинской мызой владел граф Григорий Григорьевич Орлов. Для кого Григорий Григорьевич, для кого Гриша. Прекрасный, между прочим, танцор. Мы с ним в Кенигсберге при губернаторе Николае Андреевиче Корфе не скучали на балах. Ну да ладно. Я от скуки призвал нынче Брадобрея. А Григорий Григорьевич надумал однажды, а именно в декабре шестьдесят шестого года пригласить в Гатчину для безбедного проживания Жан Жака Руссо. И начал он письмо, помню его хорошо, к женевскому философу и моралисту словами: 'Милостивый государь, Вы не удивитесь, что я пишу к Вам, зная, что люди склонны к странностям. У Вас есть свои, у меня мои: это в порядке вещей...' - И что же Жан Жак? - Не воспользовался приглашением. - Но хоть ответил? - Похоже, и не ответил. Я не слышал о его письме. Но, возможно, я и запамятовал. А ведь так сердечно прельщал граф Григорий Григорьевич ожидаемого гостя. Вот, извольте: '...Мне вздумалось сказать Вам, у меня есть поместье, где воздух здоров, вода удивительна, пригорки, окружающие озера, образуют уголки, приятные для прогулок и возбуждающие к мечтательности. Местные жители не понимают ни по-английски, ни по-французски, еще менее по-гречески и латыни. Священник не знает ни дискутировать, ни проповедовать, а паства, сделав крестное знамение, добродушно думает, что сделано все'. Ну не чудный ли уголок предлагался для уединения автору 'Элоизы'? Обещаны ему были и охота, и рыбная ловля. Но не приехал. А я вот здесь проживаю. Иногда. Сейчас и с Брадобреем. Под плащом, будто в недрах Иллариона, перезвонами напомнили о себе часы. Возможно, часы были музыкальными родственниками золотой табакерки. И видимо, они напомнили не только о себе. Илларион встал. - Я сейчас, - Илларион озаботился. - Минут на пять отойду и вернусь. Илларион унес факел, и Шеврикука притих в темноте. По расчетам Шеврикуки, Илларион уже поднимался по винтовой лестнице (куда - неважно), и тут камни метрах в трех перед ним раздвинулись, и из щели вылезло косматое существо, замерло в световом пятне. Существо было овальной формы, исполинское яйцо или кокосовый орех, все в шерсти. И оно, несомненно, имело голову. То ли медведь. То ли человек из снегов, прирученный йетти. 'Эй, подь суды!' подозвало Шеврикуку существо и подгребающее к себе движение произвело. То ли рукой, то ли лапой, то ли плавником. Шеврикука подошел сюды. Существо обхватило его лапами, глаза же существа обшаривали все подробности гостя. 'А-а! Шеврикука!..' - наконец-то произнесло существо, явно успокаиваясь. 'Ну ты и небритый! - выказал свое удивление Шеврикука. И спросил: - А ты кто?' 'Я-то? Я-то?! - закашлялось в смехе существо, возможно пораженное простотой Шеврикуки. - Ну ты даешь! Я же - Ухо!' Лапы Уха ощутимо пальцами и когтями - тотчас же обыскали Шеврикуку и не обнаружили при нем ни пистолетов, ни ножей, ни боеприпасов. 'Посиди, посиди еще тут! указало Ухо. - А я пойду прилягу'. Именно ухо напоминал силуэт гатчинского старожила, а не яйцо или кокосовый орех. Хотя яйцо и вытянутый орех тоже. 'А морда-то его на кого-то похожая...' - думал Шеврикука и не мог вспомнить на кого. Возвратившегося и будто бы удрученного чем-то Иллариона Шеврикука спросил, что это за существо такое небритое являлось к нему. - Небритое? - задумался Илларион. - Ощупывало тебя? Оно и неудивительно. Это Ухо. Ухо для Надзора... - Большо-о-ое Ухо... - протянул Шеврикука. - Значит, предстоит обход, - прошептал Илларион. - Какой об... - начал было Шеврикука, но сейчас же к губам его был приставлен палец. То ли сам Шеврикука оказался догадлив, то ли кто-то произвел усилие и протянул его руку ко рту. Со столика исчезли сосуды, картонные тарелки, крошки и капли. Со стороны дворца послышались шаги. Они были короткие и с металлическими позвякиваниями. Шеврикука вскочил, встал рядом с Илларионом. Движением руки Илларион отодвинул его к стене. И опять палец нажал на губы Шеврикуки. 'Молчу, молчу!' - промычал Шеврикука. Знал, кто приближается, стоял так, будто у его ног дробил камень отбойный молоток. Совершавший обход был мал ростом, свет факела уже дрожал на его треуголке. - Граф Илларион? - то ли удивившись, то ли обрадовавшись, остановился обходящий. - Он самый, ваше императорское величество! - выпалил Илларион и склонил голову. - Отчего без шляпы? - спросил Павел. 'Сейчас заорет: 'В Сибирь!' - предположил Шеврикука. - Вот уже час, как предчувствую появление вашего императорского величества, - радостно доложил Илларион, - а потому заранее снял головной убор, дабы выразить вам почтение и преданность, что никак не противоречит уставу и предписаниям. - Ну, коли не противоречит уставу, - улыбнулся император, - то и ладно. А ты все такой же плут и озорник. - Рад соответствовать вашим чаяниям, ваше императорское величество! загремел Илларион. - Ну будет, будет, - утишил его Павел. - Табакерка-то при тебе? Не потерял? Не пропил? Не проиграл? Не заложил? - Как же можно, ваше величество, Павел Петрович? Конечно, при мне. Вот она. И служит исправно. - И хорошо. Ух, озорник! Женить бы тебя. Да на ком? Не на ком. А это кто рядом с тобой? Ну-ка посвети. - Это Шеврикука, - сказал Илларион. - А-а... - всмотрелся в Шеврикуку император. - И вправду Шеврикука. Ну продолжайте, продолжайте, озорники... А я последую в Приорат... - Да мы уж закончили, - сказал Илларион. - Если только на посошок. - На посошок-то оно самое неотвратимое и неизбежное, - поощрил Павел. - Бесспорно, - согласился Илларион с суждением императора. И предложил Шеврикуке исполнить пожелание совершавшего обход. Однако Шеврикука посчитал приличным оставаться на ногах, пока Павел Петрович не достигнет конца туннеля и не скроется с глаз. Теперь можно было