Шеврикука, или Любовь к привидению

яйцами и крысиным пометом, пахли перегаром бочкового вина 'Алабашлы', льняным растворителем, дерьмом, блевотиной, спермой, платным туалетом, маковым и конопляным семенем, и все они требовали себе истинного положения в мировом устройстве. Пока, в начальной стадии всполошения, удалось согнать Приватные привидения в единую кучу и держать при ней смотрителей с кнутами и щупами. Но установить порядок в этой куче было нелегко, образы Приватных привидений возникали внутри людей, там же опреде-лялись их характеры и способы поведения, и следовало пересмотреть всю систему управления этой шипящей, прыгающей, корчащей рожи, капризной толпой. Глухо доходили сведения из мест, где сохранялись фигуры серьезные, там узы и тенета были тяжкие. И из Таинственных Чертогов, и из Чертогов Секретных. Из вместилищ, названия которых не могли быть упомянуты и в мыслях. Но и там свирепело и раскачивалось, и там-то содрогания вышли бы самыми решительными и опасными. Иметь удовольствия от них прежде всего пришлось бы местным персонажам, им, Гликерии с Дуняшей, в частности. Правда, те, кто более других соображал, а не расшатывал камни, какие на охотников расшатывать и повалятся, пустили в оборот словечко 'прорыв'. И полагали, что и доверить этот 'прорыв' разумнее всего было бы Гликерии и при ней Дуняше. Гордецы, фундаменталисты и существа воздушные, а их хватало, считали, что люди и есть привидения и призраки, навязчиво и плотски вторгающиеся в их духовную суверенность. И что людей, как фантомов, надо ставить чрезвычайно низко, отвергать их искушения, не искать среди них выгоду, а заниматься усовершенствованием воздушных потоков. Но личности практические заметили: ага, а самозванцы будут пользоваться плодами наших садов! Вон на Покровке! Словом, эти соображения - 'прорыв', 'спрос', 'пользуются плодами' - не могли не взбудоражить натур деятельных и не подтолкнуть их к затеям сиюсекундным и долговременным. При этом Гликерии с Дуняшей многие завидовали и не доверяли. Подпрыгивая и сам себе радуясь, пробежался слушок, мол, Гликерия с Дуняшей куплены и вступили в сговор с полпрефектом Кубариновым и распорядителем смотрин Дударевым. Иначе откуда такая удача со столпотворением московских жителей, иностранцев и фотографии в газетах? Неопределенным было нынче и положение Невзоры-Дуняши. Комиссия соблюдателей распорядка, не вызывая пока Дуняшу к протоколу, обмозговывала, как с ней поступить. Дуняшу, возможно, ждала холодная. В доме на Покровке она не должна была появляться. Но в ее проступке углядывались теперь две добродетели. Во-первых, она бросилась в бой, защищая достоинство отведенной ей в Доме Привидений госпожи (из-за тревог и предчувствий и ринулась на Покровку). Во-вторых, карая самозванку, отстаивала честь сословия и его право на исполнение самостоятельных функций в мироздании. (Все это, естественно, при отсутствии сговора с людскими структурами.) Многое зависело теперь от свободного падения козырных карт на плоскость стола. Если 'прорыв', 'спрос' лягут поверху, возможно, Дуняше не быть брошенной в холодную. И уж тем более не быть заквашенной с брусникой и смородиновым листом. Но движение происходило за спинами Гликерии и Дуняши. Оттого что многие сторонники 'прорыва' и 'спроса' подыскивали теперь своих фигуранток и фигурантов, какие могли бы иметь успех без всяких домов на Покровке, случайных Гликерий, Дуняш, самодеятельных самозванок типа Александрин, а подчиняясь требованиям равновесия устройств, Гликерию и Дуняшу следовало оттеснить, чтобы не мешались и уняли претензии, в сырую темень. 'Как же, сейчас! - недобро усмехнулась Дуняша. - Обойдутся они без нас! Кто это на них клюнет! Но, может, и ночевать мне завтра в холодной...' Гликерия, странствуя в музыкальных течениях, опустила вдруг пальцы в прохладные струи 'Вечерней серенады'. Нежное создание была теперь Гликерия... - Дуняша, платье мое выглажено? - спросила Гликерия. - И платье, и костюм, - ответила Дуняша. - Как изволили приказать, Гликерия Андреевна. Дуняша поднималась как бы с ленцой и даже с намерением потянуться и размять свое большое, сильное тело, но не потянулась и не заахала в удовольствии, однако успела подмигнуть Шеврикуке, как своего поля овощу: мол, сам знаешь этих барынь с их капризами. И пошушукаться не дадут. 'Как же, не дадут! - усмехнулся про себя Шеврикука. - Вот сейчас дали'. Дали. Сколько посчитали нужным Дуняше выложить, столько она и выложила. Пока протекала вода под темными елями и Шуберт одаривал хозяйку гостиной вечерне-грустным наслаждением. Опять подпрыгнуло кресло, и зазвенели хрусталины жирандолей на ореховых этажерках. Шеврикуке стало не по себе. - Этак у вас подхватишь морскую болезнь, - сказал Шеврикука. - А ты, выходит, какой-то изысканный и слабохарактерный, - сказала Дуняша. - Значит, и впрямь не стоит приглашать тебя в проводники. Подберем другого. - Подбирайте, - согласился Шеврикука. - Их сколько хочешь валяется. Только не затопчите. Кстати, а зачем вам, Дуняша, проводники, если вас вот-вот сволокут в холодную? - Но, может быть, и не сволокут, - сказала Гликерия. - Может быть, проявят благоразумие. - Может, не сволокут, - оживилась Дуняша. - Я ведь героическая и верная служанка. Я ведь не какая-нибудь У века Увечная! Вышло так, что слова свои Дуняша произнесла не для Гликерии и тем более не для Шеврикуки, а для кого-то иного, способного внимать. И вышло так, что слова эти, как бы игривые, прозвучали нервно, чуть ли не мольбой о помиловании. - У Увеки Увечной, - Гликерия тихо вызвала пальцем басовый звук, - есть незримые, несовершенные доброжелатели. - Увека Увечная, - с презрением бросила Дуняша, - из кикимор! - Эти доброжелатели, - продолжала Гликерия, может, сами пробились из существ, близких к кикиморам. И она им приятна. Но теперь она им не кикимора, и не Увека Увечная, а Векка Вечная. И в делах с ней есть выгода. - Увека хуже Совокупеевой Александрин! - рассердилась Дуняша. - Она у нас встанет на дороге! - Или обойдет нас, - согласилась Гликерия. - Но пока она под надзором и в леднике. - Обойдет! Она у меня обойдет! - совсем разошлась Дуняша. - Она у меня полетит в восьмом отсеке в Америку! Она у меня приводнится в заливе Ванкувер! Как же! - В каком восьмом отсеке? - спросил Шеврикука. - В какую Америку? В каком заливе? - А ты-то что? Тебе-то что! - воскликнула Дуняша. - Дезертир! И все же она выпалила, в каком отсеке, в каком заливе, в какую Америку. Вошли в повседневную жизнь дружеские обеды достойных супружеских пар двух континентов. Конечно, были хороши ароматы московской сборной солянки с каперсами, соком соленых огурцов и вареными языками, но им ни в чем не уступали запахи и пары черепаховых супов по-мерилендски, или же новоорлеанского рубца, или жаркого из опоссумов, да что говорить, увлекательными и далеко манящими были эти запахи. Но накануне, когда столы уже расставлялись в каком-нибудь Сиэтле, Портленде либо в авокадовом Сан-Диего. Вы сами знаете, в тихоокеанские доброприемные воды опадали послания из России, душевные и деловые. Доставлялись они в отсеках летучих изделий тружеников Самары. Изделия эти как раз к обедам возносились в небо в Архангельской губернии, на радость поморам. Что только не возили в их отсеках. А привидений не возили. И вот арестантка Увека Увечная додумалась. Конечно, могли быть у нее подсказчики из числа тех же доброжелателей, но, скорее всего, додумалась она сама. Не смогла прокатиться в Лихтенштейн в портсигаре негоцианта, но не изменила мечте или пагубной страсти. На обрывках молочного пакета карандашом для совершенствования ресниц написала послание-проект, неважно кому, естественно, полуграмотное, но с вкраплениями якобы английских слов, будто готовила себя в ведущие музыкальных развлекательных программ (кто бы ее взял!). Нет, в какие там ведущие! Наглости у Увеки Увечной скопилось столько, что она объявила себя жертвенной особой, готовой отдать все, но способствовать моментальному и историческому переносу привидения из Старого Света в Новый. Она была согласна на все неудобства, на любой отсек, даже на восьмой. Послание Увеки, конечно, перехватили, может, она и сама желала, чтобы его перехватили, а шелест о нем прошел, и если бы даже теперь Увеку решили проткнуть пикой, она свое приобрела. По поводу ее выходки имеют нынче рассуждения, да вдруг возьмут и рассудят доверить этой гнуси 'прорыв'. Другое дело, как его смогут устроить? Нужны ли обедающим супружеским парам к черепаховым супам и запеченным в раковине устрицам еще и привидения? - Увека не достойна преимущества и удовольствий, - сказала Гликерия. - Но я ей не судья. - А я судья! - воскликнула Дуняша. - Мне о ней судить очень просто. Имею основания. Только такую не хватает отправить в Прорыв! Конечно, если этот дезертир Шеврикука... - Не держи его в голове, - сказала Гликерия. Она опять вспомнила о 'Картинках с выставки', и невылупившиеся птенцы стали осторожно стучать лапками. Один из них пробил скорлупу. - Во мне возникает непредвиденное, - сказала Гликерия. - Опять? - удивился Шеврикука. - Во мне, Дуняша, возникает непредвиденное! - Гликерия уже пропела, и тема ее могла бы заинтересовать Верди. - Непредвиденное! - И чем же вы теперь-то хотели бы владеть? - спросил Шеврикука. - Туманностью Андромеды, - пропела Гликерия. - Чем-чем? - Чем? - переспросила Дуняша. - Туманностью Андромеды, Дуняша! Туманностью! А к Маскараду я бы не отказалась иметь украшения Елены, - сказала Гликерия. - Те, что откопал Шлиман в Малой Азии. Или не откопал. - Это доступнее, - сказал Шеврикука. - Если он их откопал. Тогда они могут быть и в Москве. Только неизвестно, в каких хранилищах. - Елены! - не могла поверить Дуняша. - Это же Трубникова усохнет от зависти! - Может быть, на Волхонке, - предположил Шеврикука. - А может быть, и в Подольске. -Ты считаешь, Маскарад не отменят? - с надеждой, но и с сомнением спросила Дуняша. - А какой резон отменять? - сказала Гликерия. -