Подполковник медицинской службы

– Ну, добро, – сказал командующий, – вопрос о Боброве мы завтра же окончательно решим с начальником штаба. До свиданья, подполковник. Рад, что заглянули.

Вдвоем с Петровым он ушел к себе в кабинет, адъютант нырнул туда же, и тотчас Шеремет спросил:

– Зачем меня вызывают?

– Не знаю, – сказал Левин.

– Но обо мне была речь?

– Была.

– И что же?

– Я изложил свое мнение, – сказал Левин. – Оно сводится к тому, что вы плохой работник. Впрочем, я это говорил вам в глаза.

Шеремет сжал губы. Выражение бравой независимости и старательности сменилось выражением, которого Левин раньше никогда не видел на лице Шеремета: тупой страх как бы оледенил лицо начсана.

– Вас, наверное, снимут с должности, – сказал Левин, – и это будет хорошо нам всем. И санитаркам, и сестрам, и докторицам, и докторам. Мы устали от вас и от шума, который вы производите. До свиданья.

Дорогая Наталия Федоровна!

Сейчас довольно поздно, но мне что-то не спится. Был я у своего начальства и порадовался на человеческие качества некоторых товарищей. Мне, как Вам известно, много лет, и повидал я в жизни разного – худого, разумеется, куда больше, нежели хорошего, и, может быть, поэтому настоящие люди, люди нашего времени, чистота их и благородство неустанно вызывают во мне восхищение и желание быть не хуже, чем они. Простите меня за несколько выспренний слог, я вообще нынче что-то пребываю в чувствительном состоянии, наверное это от лежания и от ничегонеделания. Лежа в своей шестой палате, дочитал «Палату № 6» А. П. Чехова. И, боже мой, как это опять перевернуло мне душу, как почувствовал я разницу между тем временем и нынешним, между тем государственным устройством и нашим. Та палата No 6 была реальной повседневностью, нормой, а нынче ведь нас бы за это судили, и как еще судили, не говоря о том, что Андрей Ефимович не смог бы прожить и месяца среди нас. Кстати, чеховская палата № 6 существует и на моей памяти – я в шестнадцатом году видел буквально такую больницу и местечке Большие Гусищи. Помните, у Чехова: «В отчетном году было обмануто 12.000 человек; все больничное дело, как и 20 лет назад, построено на воровстве, дрязгах, сплетнях, кумовстве, на грубом шарлатанстве, и больница по- прежнему представляет из себя учреждение безнравственное из высшей степени вредное для здоровья жителей». Так думает Андрей Ефимович о своей больнице, и думает совершенно справедливо. Можем ли мы сейчас представить себе хоть одного врача, который бы на мгновение так подумал о своей деятельности? Нет, это решительно невозможно, немыслимо.

Невыносимо грустно было читать. Помните? «Пришли мужики, взяли его за руки и за ноги и отнесли в часовню. Там он лежал на столе с открытыми глазами, и луна освещала его». Стоит ли так жить?

Нет, так немыслимо, невозможно жить. И умирать так нельзя. Впрочем, нам еще рано об этом размышлять,Нам дела еще много осталось.

Кстати, я совершенно потрясен: ваш Виктор женится? Выходит, мы уже старые люди?

Будьте здоровы и не скучайте. О Н. И. опять слышал– делает удивительные дела.

Впрочем, я не удивляюсь – я всегда верил в его характер, в его талант.

Ваш А. Левин

12

Пока все проходило благополучно. Командующий спрашивал, Шеремет отвечал. Почему же и не спрашивать командующему, это его право. И, ободрившись, Шеремет пустился в рассуждения.

Он даже рассказал анекдот к случаю. У него всегда были анекдоты к случаю, он тщательно их собирал и никогда не забывал.

Но ни командующий, ни Петров не улыбнулись.

Это Шеремету не понравилось.

– Да, вот еще что, полковник! – сказал командующий и помолчал, как бы собираясь с мыслями.

Шеремет изобразил на своем широком лице внимание и заинтересованность.

– Давеча был я в бане!

'Начинается', – подумал Шеремет. И тотчас же лицо его приняло покорное и виноватое выражение.

– Черт знает что вы там устроили, – говорил командующий, холодно и зло глядя в подбородок Шеремету. – Бумажные цветы понаставили, ковер из Дома флота притащили, одеяла из госпиталя, простыни, квас сварен из казенных сухарей. И, говорят, баню для командного состава закрыли на два часа раньше. Верно это?

– Так точно, виноват, – сказал Шеремет.

– Стыдно, полковник, стыдно, – вставая с места, брезгливо, почти с отвращением сказал командующий, – стыдно и подло.

При слове «подло» Шеремет порозовел от страха. Он стоял по стойке «смирно» – руки по швам, живот втянут, подбородок вперед, покорное и виноватое лицо, но сейчас это ничему не помогало. Сейчас заговорил Петров. Петров ходил за спиною Шеремета и говорил негромко, совершенно не стесняясь в выражениях.

– Вы чужой человек в авиации, – вдруг сказал Петров, – понимаете? Вот Левин не летчик и не техник, однако он свой человек в нашей семье, а вы только едок – вы с ложкой, когда мы с сошкой.