13
– Вчера командующий мне поднес пилюльку, – сказал Левин. – Как вам не стыдно, Федор Тимофеевич. Неужели вы думаете, что я ребенок, играющий в игрушку? Наша затея серьезное дело, и я это хорошо понимаю.
Курочка молчал и улыбался, с удовольствием глядя на Левина. Он любил сидеть в тепле левинской ординаторской, любил слушать, как ворчит доктор, любил попить у него некрепкого чаю с сухариком. Сам того не зная, он любил Александра Марковича.
– Что же будет с сегодняшним испытанием?
– Будем испытывать, – сказал Курочка. -Денег испытания не стоят, риску тоже нет, почему же нам не довести испытания костюма в его нынешнем состоянии до конца?
Командующий, во всяком случае, считает испытания полезными. Ну, а потом подумаем. Вы несогласны?
Пришел Дорош, потом явился Калугин, через несколько минут после него – Шеремет.
Начсан был несколько бледен и говорил томным голосом. С Левиным он поздоровался демонстративно вежливо, но с некоторым оттенком официальности. Усевшись на диван, он стал напевать едва слышно, чтобы они не думали, что с ним все кончено.
'В крайнем случае мне угрожает склад, – думал он, напевая из 'Риголетто'.
– Это, конечно, очень неприятно, это значит – я погорел, но зато должность тихая, и если вести себя прилично, то хуже не будет. А оттуда я напишу е м у'.
Про этого человека он всегда думал как бы курсивом. Когда-то Шеремет угодил этому деятелю и начальнику и с тех пор держал его 'про запас', никогда не тревожа пустяками, а пописывая изредка бодрые письма и оказывая маленькие, но симпатичные знаки внимания его супруге и его семье, находящимся в эвакуации. И от него он получал иногда короткие писульки, написанные чуть свысока, но все же дружеские и, как думал сам Шеремет, 'теплые'.
Вот этот он и должен был впоследствии, не сразу, но обязательно помочь Шеремету, – конечно, не здесь, а где-нибудь в другом месте, там, где шереметовская расторопность и услужливость будут оценены по достоинству. Ночью, вспомнив о н е м, Шеремет твердо решил держаться бодрее.
И нынче он опять подумал, что не все еще окончательно потеряно, что грустить на виду у всех нет причин и что нынче же он напишет жизнерадостное фронтовое письмо ему и его семейству.
А подумав так, он тотчас же энергично втиснулся в общий разговор Дороша, Левина, Курочки и Калугина.
– Ну не везет же нам с погодами, – сказал краснофлотец Ряблов. – Покуда вы болели, товарищ подполковник, погоды были во! А поправились, опять море играет!
Он подал руку Левину и перетащил его на корму, туда же перетащил Шеремета и Курочку. Дорош и Калугин сели на передние банки.
'Сердце красавицы склонно к измене…' – напевал Шеремет, глядя на серые пенные валы и на далекий силуэт эсминца. Потом он открыл портсигар, угощая офицеров толстыми папиросами. 'И к перемене, – напевал он, предлагая взглядом свои папиросы, – и к перемене, как ветер мая'.
Папирос у него никто не взял, он зажег зажигалку-пистолет и прикурил, аппетитно причмокивая. Матросы подняли весла. Старшина вопросительно взглянул на Шеремета– старшего в звании.
– Давай, давай, – сказал Шеремет, – давай, друже, побыстрее. Провернем эту формальность сегодня – и обедать. С вас хороший обед нынче, товарищи костюмные конструкторы.
Потом он похвалил костюм. Вышло даже так, что нынешние испытания вовсе не нужны, потому что всем известно, какое это замечательное достижение – костюм.
Курочка молча улыбался.
Левин тоже вдруг улыбнулся и толкнул Федора Тимофеевича локтем в бок.
– К прежней вешке, товарищ подполковник? – спросил старшина.
Александр Маркович кивнул. Серые низкие тучи быстро бежали по небу. С визгом из-за скалы вынырнуло несколько чаек – косо раскинув крылья, помчались за шлюпкой.
Покуда шли к вешке и покуда заряжали Дорошу грелки и аварийный паек, – стемнело. Весело показывая белые зубы, Дорош помахал комиссии рукою и прыгнул в волны, потом перевернулся на спину и закричал:
– Ну и штука! Великолепно, товарищи, замечательно! Давай за мной, я поплыву!
– Этот нас погоняет, – усмехнулся Курочка и наклонился к воде, чтобы лучше видеть. Но ничего не увидел, кроме мерцающих волн да белой пены, что неслась по заливу.
Шеремет курил и с деловым видом глядел на светящуюся стрелку хронометра. Время шло нестерпимо медленно.
– Э-ге-ге! – кричал Дорош. – Ищи меня, ребята! Э-ге-ге-ге!
– Право, не следует задерживаться, – сказал Шеремет. – Все ясно, люди сработали прекрасную вещь, о чем тут можно толковать!
– Салонные условия испытания, – сказал Курочка. – Залив, шлюпка идет. Надо думать об океане, о травмированном летчике, а не о детских игрушках вроде этой.
И засмеялся злым тенорком.
– Но вода и тут имеет минусовую температуру, – с недоумением ответил Калугин. – Что же касается до травмированного летчика, то Дорош, если я не ошибаюсь, плывет сейчас с протезом. И вообще я не понимаю твоего тона, Федор Тимофеевич.
