– Вам бы поесть, сэр, – заметил доктор. – Вы со вчерашнего вечера ничего не ели. Только воду пьете.
Молодой человек мотнул головой. Почему-то сами мысли о еде вызывали у него чуть ли не тошноту.
– Тогда – спите, сэр. Сон всегда хорошее лекарство для больного, – ответил Линар и подал королю плащ, чтоб тот укрылся.
Фредерик послушно закрыл глаза, ему ведь, в самом деле, именно этого хотелось – спать… Закрыл глаза – и полетел.
По траве, по воде, по воздуху, над песками, над степью, над болотом. Назад-назад, домой-домой. Там – в беседке, увитой виноградными ветками – королева Марта в светлом платье, перебирает пальцами струны на лютне и поет, тихо-тихо. Даже не поет – шепчет. Так же тихо катятся слезы по ее белому лицу. Надо сесть рядом, обнять супругу, вытереть эти горькие капли, осторожно касаясь нежной кожи щек. Рука королевы кладет лютню в сторону, прижимается к его груди – к сердцу. «Тебе не все равно, – шепчет Марта. – А я, а дети, а дом родной – это тебе не все равно?..» Фредерик не хочет отвечать – хочет держать ее в своих руках и крепкими, жаркими объятиями доказывать, что не все равно…
– О чем вы так долго балагурили? – спросил Линара Элиас, вернувшийся от реки, где он умывался и стирал рубаху.
– Плохо дело, – хмуро ответил доктор, в сотый раз перебирая мешочки и коробочки в своей лекарской сумке. – Хворь затягивает короля, как трясина. Медленно, но верно. С каждым днем ему хуже и хуже: он худеет, он слабеет. Я же не знаю, чем помочь. Пересмотрел все тетрадки этого Бруры и ничего не понял, ничего не узнал. Моя мазь если помогает, то очень, очень слабо. Как сказала бы моя шустрая Орни – «ты опять в луже, мастер». А он, – Линар кивнул на спящего Фредерика, – он, похоже, смирился с тем, что смерть подбирается ближе и ближе… Что-то будет завтра?
Элиас молчал, нервно дергая траву и перетирая ее меж своих огромных ладоней. Слова о том, какую просьбу он обещал выполнить, если болезнь совершенно одолеет короля, пытались вырваться наружу. Но молодой человек мотнул головой и крепче стиснул зубы и губы. Он правильно рассудил: Фредерику не понравится его болтливость. И он вполне может разорвать с ним все узы дружбы, если узнает, что их договор стал известен еще кому-то. Поэтому молодой рыцарь бросил истерзанные пучки травы в костер и сказал:
– Что будет – то будет. Не больше и не меньше из того, что положено.
Линар посмотрел на парня с нескрываемым удивлением, а тот отмахнулся, видя, что такими фаталистическими речами ошеломил доктора:
– Не думаю я, что, сидя и в сотый раз обговаривая наши проблемы, мы что-то изменим к лучшему. А самое лучшее сейчас, что надо сделать, – это пойти спать, чтоб завтра утром продолжить путь бодрыми и отдохнувшими. Потому что завтра, как и сегодня, будет очень жарко.
– Точно-точно! – отозвался на его слова Аглай. – Видали, каким кровавым было солнце на закате? Верный знак – завтра жара.
Линар развел руками и проворчал, будучи совершенно недовольным событиями прошедшего дня:
– Ну, коли так, то и я пойду в траву упаду. Авось, хоть во сне что хорошее увижу да услышу, – раздраженно швырнул в сторону лекарскую сумку, которая так же не в первый раз его разочаровывала, и побрел в сторону своих седла и попоны – сооружать из них ложе и почивать.
Но бедолаге-доктору очень долго не удавалось заснуть, как бы уютно он ни устраивался. Сперва ему казалось, что спокойно отдыхать мешают степные кузнечики, громко стрекочущие, фыркающие невдалеке лошади и шуршание травы от ветра и от шагов двух караульных – Франа и Генрика. Потом стал раздражать храп Люка и Аглая, которые почивали рядом. Затем в сонную, но упрямо думающую, голову завернула спасительная мысль об усыпляющих каплях, и доктор пополз искать несправедливо кинутую сумку. Еще через минуту, найдя нужный флакончик и надышавшись паров из него, Линар уснул наконец. Там, куда приполз. И отсутствие седла под головой и согревающей попоны на плечах его совершенно не обеспокоило.
Его сон, больше похожий на провал в бездонный колодец, был прерван встряхиванием и громким басом Платона:
– Эй-эй! Ну-ка, подъем!
Доктор подхватился и, охнув, упал обратно. У него страшно затек весь левый бок: и рука, и нога не слушались, а голова болела, как если бы он весь прошлый вечер пил горькие настойки вперемешку со сладким вином. Более-менее расшевелившись и осмотревшись, Линар вдруг увидел, что все собрались в дорогу и ждут только его, хотя восток только-только начал светлеть. Было, наверно, часа четыре утра.
Фредерик уже высился в седле: держался уверенно и бодро и поправлял крепеж латного рукава. Увидав, что доктор вопросительно смотрит на него, усмехнулся и сказал:
– Со мной – порядок. А вот вы, мастер, больно разоспались. Уж не от моих ли сказок на ночь?
– После ваших сказок, сэр, мне, наоборот, пришлось кой-чего принять, чтоб уснуть, – ворчливо заметил Линар, встал и пошел искать свои сапоги. – Так что из-за этого я и проспал.
– Торопитесь, мастер, – отозвался король, надевая шлем. – Нам надо проехать как можно большее расстояние, пока местное солнце-жаровня не вошло в силу.
– А завтрак?
– Если хотите – завтракайте в седле, – пожал плечами Фредерик. – Лично я перекушу днем, на привале, – сказал и дал серому шпоры – Мышка, тряхнув гривой и пару раз строптиво вскинув крупом, быстрее ветра понес короля к еще ночному западному горизонту. За ним, не менее резво, полетели и все остальные.
Доктор споро затянул шнурки на сапогах, плеснул себе в лицо воды из фляжки и прыгнул на своего коня, пегого и большеголового, которым его одарили в Малех-Кури. Кое-как приладив сумки и забрав поводья, он поскакал за быстро удаляющимися товарищами, крича на всю степь:
– Меня подождите!..
