Хосе Мануэль задумчиво почесал затылок.
– Так почему тебя все-таки интересуют эти русские заложники?
Альберто разозлился.
– Послушай, Чема, – сухо сказал он, – не суй свой длинный журналистский нос не в свое дело. Тут ты ничего не накопаешь. У меня есть свои причуды и капризы. Просто захотелось узнать, каким образом можно было бы вызволить этих заложников, например, войдя в контакт с террористами и предложив им выкуп. Если ты можешь помочь – помоги, если не можешь или не хочешь – твое дело. Только не приставай ко мне со своими дурацкими расспросами. У меня сейчас слишком много проблем.
– Да, я знаю, твоя мать находится в госпитале Сан-Пабло. Как она?
– Журналисты уже и об этом пронюхали? – возмутился Альберто.
– Она же маркиза, – пожал плечами Хосе Мануэль. – Ты же понимаешь…
– Врачи пока не говорят ничего определенного. Состояние стабилизировалось. Нам остается только ждать.
– Мне жаль, что твоя мать больна. Мария Тереза – прекрасная женщина.
Хосе Мануэль сочувственно склонил голову и тут же встрепенулся, вдохновленный пришедшей ему в голову мыслью.
– Я знаю, почему ты хочешь освободить русских заложников! – громко воскликнул он.
Люди за соседними столиками вздрогнули и оглянулись. Альберто тоже вздрогнул.
– Ты что, спятил! – прошипел он. – Ты хочешь, чтобы завтра все газеты пестрели заголовками «Маркиз де Арнелья ведет переговоры с чеченскими террористами»? Еще одна такая выходка – и я тебя прикончу. Я надеялся, что в Сорбонне тебе привили элементарное понимание журналистской этики.
Чема смутился.
– Извини, я что-то чересчур расслабился, – сказал он. – Просто я догадался, почему ты хочешь освободить этих русских, и это тронуло меня до глубины души.
– Так почему я хочу освободить этих русских? – поинтересовался Альберто.
– Конечно же, для того, чтобы спасти твою мать!
Альберто тихо чертыхнулся про себя. Он не верил в телепатию и ясновидение, но он и представить не мог, как его друг догадался о связи между Марией Терезой и похищенным русским фокусником.
– Какое отношение моя мать имеет к этим заложникам? – осторожно спросил он.
– Не держи меня за дурачка! – гордо воскликнул Хосе Мануэль. – Это же очевидно! В день, когда твоя мать получила инфаркт, ты был так потрясен, что когда увидел репортаж о русских заложниках, то дал обет спасти их жизни и взамен попросил Господа или Деву Марию совершить чудо и сделать так, чтобы твоя мать выздоровела.
Альберто расслабился. Эта версия устраивала его. По крайней мере теперь Чема успокоится и отвяжется от него.
– Ты действительно очень умен, – решил польстить журналисту маркиз, придавая своему лицу строгое и скорбное выражение. – Мой обет Богу – вещь столь личная и интимная, что я хотел бы, чтоб ни одна живая душа не узнала о нем. Но тебя не проведешь. Я надеюсь, ты сохранишь мою тайну, иначе боюсь, что обет потеряет силу.
Хосе Мануэль успокаивающе-торжественным жестом поднял правую руку.
– Клянусь, что буду нем, как мумия Эхнатона. И думаю, что смогу помочь тебе. Я бывал в тех краях, и у меня сохранились кое-какие связи на Кавказе. По крайней мере ты будешь знать, с чего начать.
После гостиницы «Ыыт» номер в «Енисее» казался Маше роскошным, несмотря на то что в нем не было даже туалета, не говоря уже о душе или ванне, а в общественном душе отсутствовала горячая вода. Зато под потолком в круглом белом плафоне ярко сияла лампочка Ильича, и даже батареи центрального отопления – о чудо! – были теплыми.
Маша, продрогшая до костей после ледяного душа, натянула второй свитер и плеснула в стакан немного «Столичной».
– Прости меня, папочка, – обращаясь почему-то к бутылке, сказала она. – Я пыталась помочь тебе, но больше не могу. Костолом собирается тащить меня в Якутск, оттуда в Вилюйск, а затем в Нюрбу. Еще одной гостиницы «Ыыт» я не выдержу. Или я немедленно смоюсь отсюда в какое-то более или менее приличное место, или стану законченной алкоголичкой и в пьяном угаре покончу с собой. Мне моя жизнь дорога как память.
Алкоголь согрел ее. Маша решительно распахнула дверцы шкафа и, достав из него чемодан, начала укладывать свои вещи. Вещей было немного. Управившись за десять минут, она присела на дорожку и, схватив чемодан, быстрым шагом вышла из номера.
Поймать в Красноярске такси было непростым делом, но Маша этого не знала. Она шла вниз по улице Нефтяников, пристально вглядываясь в ряды машин в поисках зеленого огонька, но в глаза ей били лишь свет белых фар да ритмично подмигивающие рубиновые указатели поворота.
– Черт, – выругалась Маша. – Не хочется связываться с частниками, да, видать, придется.
– Куда это ты собралась? – послышался сзади до отвращения знакомый голос.
Арлин Бежар раздраженно швырнула чемодан на землю и обернулась.
– Не твое собачье дело, – грубо сказала она. – Ты сам говорил, что я вольна уйти, когда захочу. В конце концов, деньги тебе должен мой папаша, вот и разбирайся с ним. Я сыта по горло и тобой, и твоими поселково-тюремными круизами.
– Ошибаешься, куколка, – угрожающе прошипел Гарик. – Мало ли что я там говорил с перепою. Ты моя до тех пор, пока не выплатишь долги своего отца, и, если ты еще раз выкинешь подобный фортель, я отлуплю тебя так, что тебе придется неделю спать стоя.
– Ах ты, морда сивушная, качок недорезанный, – начала было Маша, но Костолом, понимая, что в данный момент затевать дискуссию – дело неблагодарное, решил закончить все миром.
– Дорогая! Ты же знаешь, что я безумно люблю тебя, – зажав в кулак мужскую гордость, умоляюще произнес он, надеясь, что его дружки никогда не узнают об этом моменте позорной слабости. – Давай вернемся в гостиницу, выпьем по стопочке, я куплю тебе шоколад и пирожные, и мы забудем о наших разногласиях!
– Так, значит, ты действительно так сильно любишь меня? – неожиданно спокойным тоном спросила Маша.
Не ожидавший столь легкой победы Гарик удивился.
– Конечно, моя селедочка, – медовым голосом произнес он.
Арлин сделала шаг к нему и, запрокинув голову, приоткрыла губы, словно для поцелуя.
Шалея от неожиданно привалившего счастья, Костолом наклонился к ней.
– А я тебя нет! – завизжала Маша, с яростью вонзая остро отточенные наманикюренные ногти в лицо босса.
Вася трясся на заднем сиденье автобуса, прижимая к груди пышный букет алых роз. Пассажиры автобуса оглядывались на него, с завистью гадая, где этот парень ухитрился в апреле месяце отхватить такие розы и сколько он за них отстегнул. Женщины, глядя на сияющее Васино лицо, томно вздыхали, рефлекторно откликаясь на исходящие от него невидимые, но мощные токи любви. Им грезилось, что это к ним на свидание спешит этот с иголочки одетый молодой человек с короткой стрижкой. Растворившись в этих грезах, исчез старый грязный автобус, скрипящий тормозами на заснеженных поворотах. Они чувствовали себя юными и прекрасными. Они были одеты в короткие вызывающие платья, легкие подолы которых приподнимал теплый морской ветерок, и от них приятно пахло дорогими французскими духами…
Вася тоже парил в тумане розовых грез. Все происшедшее казалось ему волшебным сном. Хромой, телефон которого дал ему перед расставанием Валькирий, действительно оказался хромым. Это был исполненный оптимизма низенький полноватый человек с огромной сияющей лысиной. Он принял Васю в со вкусом обставленной трехкомнатной квартире. Первым делом, как всегда и происходит в русских сказках, он попарил Джокера в баньке, то есть предоставил в его распоряжение свою ванную, где красовалось голубое джакузи, которое на чистом русском языке, правда со слегка металлическим акцентом, сообщило Васе о том, каким спектром услуг он может располагать.
Джокер, впервые в жизни столкнувшийся с подобным чудом, сначала не поверил своим глазам, а затем,
