Почему бы вам не поехать вдвоем? Вы, Морис, по своему положению можете приветствовать венценосных новобрачных от имени Ифраны. Я завтра же поговорю с Жоселин.
— Благодарю вас, дядюшка.
— А теперь разрешите откланяться, встретимся завтра на приеме, — церемонно произнес граф и удалился вместе со своими людьми, фонарями и арбалетами.
ЭСТЕЛЬ ОСКОРА
Четверо не стали бить мне в спину. То ли у них были свои счеты с хозяйкой этого места, то ли они решили поглядеть, чем закончится, и взяться за уцелевшую. Женщина и Олень… Серьезные противники, и это не Циала и не Ройгу, хоть и похожи. Циала была моей, не знаю уж, в каком колене, прапратеткой, в нас текла одна кровь, а Ройгу побывал моим супругом, их бы я узнала. Но сила у парочки была, а я малость поиздержалась в схватке с Анхелем. Мне очень захотелось оборотиться снежной исской рысью, и именно поэтому я этого не сделала. Я вообще ничего не сделала: первым здоровается тот, кто приходит. Не-Циала молчала, ее рогатый спутник тем более. Что ж, в таком случае первым заговорит та, кто будет прощаться. Я внимательно рассматривала прекрасное холодное лицо, обрамленное черными, как смоль, волосами. Да, это не Циала, та была отмечена печатью чувственности, в ней прямо-таки бурлила жизнь, она играла целомудренную и отрешенную женщину, но не была таковой, а эта холодна, как зимняя луна.
Мы смотрели друг другу в глаза, она явно была разочарована, что я и Четверо полюбовно разошлись до лучших времен. Олень вытянул в мою сторону рогатую голову, вбирая молочными ноздрями воздух, у него были очень неприятные глаза, но глаза, а не провалы, наполненные белой мглой, как у Ройгу. Да и клыков у него не наблюдалось, разве может быть у непорочной девы клыкастый спутник? Клыки появлялись у меня, когда я оборачивалась рысью. Может, рискнуть? Прыжок на загривок этой твари — и готово?
Олень отступил, женщина подняла руку с рубиновым перстнем и что-то произнесла. Я почувствовала на груди теплый толчок — ожил талисман Астени, о котором я в очередной раз забыла. На прекрасном лице моей соперницы отразилась легкая досада. Выходит, она напала, а я и не заметила, или эльфийская магия погасила атаку на расстоянии? Странно, серебряный Лебедь никогда не казался мне исполненным силы, это была память о друге, а не оружие. Красавица была озадачена, а меня подхватило и по — несло, как уже бывало не единожды. Я редко хочу боя, но когда видишь перед тобой что-то противное самой твоей природе, удержать себя в руках трудно, да я и не удерживала.
Олень… Сначала — олень! Не-Циала, Четверо и мунтский узурпатор — это потом. Я собралась для броска, но мои враги исчезли. Исчезло все, я была одна среди нежного жемчужного сияния. Нет, не одна, чье-то присутствие, мягкое, слегка укоряющее, но бесконечно сострадающее и любящее, в этом месте ощущалось вполне отчетливо. Меня ждали, звали, любили такой, какова я есть, несовершенной, дикой, жестокой. Любили и надеялись, что я изменюсь к лучшему, сделаю шаг навстречу. Чему?
Исполненный ласки и сочувствия зов был силен, но упрямство родилось раньше меня. Меня готовы простить? Да кто вы такие?! Если кто и имеет право меня судить, то это те, живые и мертвые, с которыми я прошла через ад. Астени и Алве есть за что меня прощать, Рене — за что судить, но не этим сладким, бестелесным и благостным, обитающим в Свете, пока в Тарре и десятках иных миров умирают. Если могут помочь, пусть помогают, нет — справимся сами, непрощенными.
Не знаю, выкликнула ли я это вслух, или эти… этот? Да, это был Он! Он был один и обладал властью читать в чужих сердцах. Жемчужное сияние стало ярче, я словно бы вязла в нем, меня куда-то влекло. Это не было простым зовом, но и насилием назвать столь мягкое прикосновение было нельзя. Все для моего же блага… Но у меня одно благо — Тарра! Тарра и спящий в лесной хижине человек, за которого я отвечаю перед всеми Силами мира и самой собой. Я вернусь, как бы эти жемчужные в меня ни вцепились. Вернусь, потому что нужна. Я рванулась, как рвется увязнувшая в болоте лошадь. Возможно, мне показалось, но любвеобильный хозяин испытал нечто похожее на досаду и ревность.
Таким он мне нравился больше, не верю и никогда не поверю в абсолютную любовь ко всему сущему, это или Равнодушие, или безграничная Любовь к себе, требующая столь же безграничного обожания всех остальных. Ого! Жемчужное ничто стало разделяться, так рано или поздно разделяется масло, смешанное с водой. Сверху проступало что-то вроде неба, снизу — земли или, вернее, тверди, а вдали появилась окруженная сиянием человеческая фигура. Со мной решили поговорить на равных? Не о чем мне с ним говорить. Мне нужно домой, только как?
Получив обратно свою память, я вообразила, что дорогу в Тарру найду из любой преисподней. Райские объятия я в расчет не приняла.
Присутствие хозяина становилось все ощутимей, но я знала, что не должна с ним встречаться, по крайней мере сейчас.
— Геро! Геро, я здесь!
Сандер? Нет! Он не знает моего истинного имени… Если мы еще свидимся, клянусь, я не стану больше ему врать. Он узнает все, и будь что будет! Но кто бы ни звал меня, он чужд хозяину этого места, он — друг, он пришел за мной. Я, как одержимая, бросилась на голос, и это все же оказался Александр Тагэре с поднятым мечом, из рукояти которого бил ослепительный зеленый луч, рассекавший проклятое мерцание не хуже идаконского маяка. Сандер был в боевых доспехах, но без шлема, спутанные темные волосы взъерошены ветром. Я вцепилась в закрытое сталью плечо, как в последнюю надежду, а он, умелым движением отодвинув меня за спину, повернулся лицом к шествовавшей к нам фигуре. Я думала, что меня ничего уже не удивит, и, разумеется, ошиблась. Они знали друг друга, Александр Тагэре и тот, кто хотел меня увести.
Они не говорили. Просто стояли и смотрели друг на друга. Воин с мечом и скрестивший руки на груди чужак, в глазах которого сосредоточились все скорби мира и вся его… глупость. Поняв это, я пришла в себя окончательно и поняла, что все еще цепляюсь за Александра. Пора было уходить, и теперь я точно знала, где начинается дорога домой.
— Сандер, — мой собственный голос показался мне громким, как звон ночного колокола, — идем. Нам пора.
— Идем, — согласился он, и все исчезло. Я вновь была в Мире Обмана среди живой травы. Одна- одинешенька. Ни Сандера, ни Чужака, ни ведьмы с Оленем.
2895 год от В.И.
Утро 4-го дня месяца Вепря
ИФРАНА. АВИРА
Ночь «старые приятели» закончили в таверне «Толстый повар», где варили прекрасный глинтвейн и заслуженно гордились маленькими слоеными пирожками с мясом и яблоками.
Базиль узнал, что полное имя его нового знакомца Морис-Эркюль-Реджинальд герцог Саррижский, что он приходится племянником графу Вардо, страстно влюблен в его юную жену и пользуется взаимностью. Этой ночью парочка решила встретиться, так как была уверена, что супруг останется во дворце, но безумно ревнивый Вардо заподозрил неладное и нагрянул домой. К счастью, Морис промешкал и влюбленные не успели оставить никаких доказательств своего преступления, а левретка Антуанетты, ненавидящая мужа хозяйки всеми фибрами своей собачьей души, почуяв врага, разразилась визгливым лаем. Морис успел выскочить в окно. Догадайся он затаиться, его бы не заметили, но влюбленный осел, торопясь завернуть за угол, оказался на освещенном месте. Вардо бросился в погоню. Судя по крикам, он отнюдь не был уверен, что преследуемый выскочил от графини, но при виде Мориса понял бы все. За себя Сарриж не боялся, но для возлюбленной разоблачение означало позор и смерть. Базиль в очередной раз пожал плечами: по его мнению, убивать из-за любви было пошло, а жениться на девочке, годящейся в дочери, глупо, но свои мысли арциец оставил при себе.
