— Просто вы сказали: «Во-первых, королева ничего не решает…»
— Да, конечно! Вы, как всегда, правы, Атос. Я имел в виду вот что…
— Итак, во-вторых?
— Во-вторых, я вовсе не имею в виду д'Артаньяна.
— Как не имеете в виду д'Артаньяна?!! — громовым голосом воскликнул Портос. — А что же вы имеете в виду?!!
— Я имею в виду, что воля тех, кто по своей прихоти заточает в Бастилию, — ничто в сравнении с волей провидения! А небеса могут избрать своим орудием людей.
Атос тревожно посмотрел на Арамиса. Он понял все с полуслова.
— Вы хотите сказать… — медленно начал Портос.
— Я хочу сказать, что началась охота на «красного зверя». На лису. И это лучшее средство уберечь кур в курятнике.
Ворота Бастилии могут в скором времени распахнуться для всех, кто оказался там по прихоти тирана.
— Я не совсем разделяю ваши взгляды, друг мой. Заговоры, а тем более убийства — это не по мне, но ваше решение — это наше решение. Я уважаю ваше мужество и ваш выбор, как бы к нему не относился, — проговорил Атос.
Портос же тем временем яростно крутил усы.
— Друзья мои, — мягко произнес Арамис. — Вы преувеличиваете мое мужество. Я всего лишь сочувствующий наблюдатель в предстоящей охоте, не более. В лучшем случае меня пригласят подержать разряженное ружье. Охотников много и без меня, и они принадлежат к числу сильных мира сего. Правда, это может уберечь их от плахи в случае неудачи, а моя участь сомнений не вызывает. Меня тогда спасет лишь незаметность, да, быть может, быстрота.
Арамис помолчал, затем, подойдя к друзьям, пожал им руки.
— Но я не простил бы себе, если бы впутал вас в это дело. Именно по этой причине я вам больше ничего не скажу, а жить буду отдельно, поселившись в келье миноритского монаха.
— Вот еще, Арамис! — взволнованно проговорил Портос. — Мы ведь знали, что в Париже нам могут поцарапать шкуру. И вы, и мы с Атосом приехали сюда ради д'Артаньяна.
— Отлично сказано, Портос, — одобрительно отозвался Атос. — А что касается прочего: будет охота удачной — что ж, тогда, надеюсь, мы скоро обнимем нашего друга, а если нет, тогда нам придется найти другое решение. И вот об атом я предлагаю всем подумать. И обсудить возможные пути освобождения д'Артаньяна.
— К моему несчастью, я уповаю лишь на кару небес, которая свершится через кого-либо из избранных для этой цели, — сказал Арамис. — И всеми силами стараюсь помочь им. Но вы правы, Атос. Нам нужно иметь кое-что в запасе, я потому и позвал вас. Вместе мы можем что-то предпринять, если лиса опять ускользнет из расставленных капканов.
— Надо посоветоваться с господином де Тревилем, — задумчиво проговорил Атос. — Пока, во всяком случае, моя голова пуста, как вот эта бутылка!
— А у меня возникла идея! — громко объявил Портос.
— Превосходно! Рассказывайте… — И трое друзей сдвинули стулья и наклонились друг к другу, предложив Портосу излагать свой план шепотом.
Глава двадцать третья
Ла Порт
Д'Артаньян продолжал жить в Бастилии и, так как тюремная камера была слишком тесна для его широкой натуры, никогда не пренебрегал ежедневной прогулкой для арестантов, какой бы ни была погода. Прогуливались арестанты по крыше башни, откуда открывался прекрасный вид на город. Стаи голубей кружились над шпилями церквей. А узники угрюмо вышагивали взад-вперед.
Поднявшись наверх для очередной прогулки, д'Артаньян увидел, что их привычная компания, состоящая из полусумасшедшего старика с седыми как лунь прядями длинных волос, двух заключенных неопределенного возраста и соответствующей внешности и дворянина с гордой осанкой и гневным блеском в глазах, пополнилась новым лицом. И лицо это показалось д'Артаньяну очень знакомым. Он не раз видел этого человека во время своих дежурств в Лувре. Особенно часто гасконцу случалось встречать его, когда он дежурил в галерее, примыкающей к покоям королевы.
Д'Артаньян не любил откладывать решения вопросов в долгий ящик. Он огляделся по сторонам и подошел к новому арестанту поближе.
— Сударь, или вы камердинер ее величества господин Ла Порт, или я сильно ошибаюсь, — сказал он.
Новый постоялец Бастилии внимательно вгляделся в черты мушкетера. Продолжительный пост, благодаря которому д'Артаньян снискал себе полное расположение двух своих тюремщиков, придал его физиономии аскетическое выражение, но все же не изменил до неузнаваемости.
— А вы, сударь, лейтенант мушкетеров роты де Тревиля господин д'Артаньян, кажется, так? — спросил Ла Порт.
— Тысяча чертей! Святая правда.
— Чертей целая тысяча, а святая правда — только одна, — рассмеялся Ла Порт. — Вот теперь я уверен, что разговариваю с мушкетером!
— Э-э, господин Ла Порт, я сижу тут больше семи недель и поневоле забыл все изящные манеры!
Д'Артаньян не знал, что его собеседнику предстоит оставаться в Бастилии почти семь лет — до того времени, когда г-н де Шавиньи, использовав хорошее настроение короля, вызванное известием о долгожданной беременности королевы, исхлопочет приказ об освобождении верного ее камердинера, и 13 мая 1638 года двери тюрьмы откроются для бедняги.
— Вы как попали сюда? — спросил Ла Порт.
— Полагаю — как и вы!
— Кардинал?
— Он самый.
— Чума его побери! — с чувством произнес Ла Порт.
Теперь пришла очередь д'Артаньяна расхохотаться:
— Как видно, воздух Бастилии стремительно меняет и ваши манеры, любезный господин Ла Порт.
— Похоже на то.
— Вы уже получили номер?
— Что?
— Номер. Здесь все заключенные имеют свои номера.
— Нет еще. А вы?
— Я тоже нет.
В этот момент голос тюремщика нарушил их беседу:
— Прогулка окончена, спускайтесь вниз!
— Надеюсь, мы еще увидимся, — с чисто гасконским юмором заметил д'Артаньян на прощание.
И оба арестанта, несмотря на их незавидное положение, снова расхохотались.
На следующий день погода испортилась. Небо затянули низкие облака, а ко времени обычной прогулки арестантов начался дождь. Разумеется, дождь не был помехой такому человеку, как д'Артаньян. Он с неизменной точностью появлялся на крыше башни первым из ее обитателей и последним спускался вниз.
Мелкий моросящий дождь прогнал узников в свои камеры, где было почти так же сыро, но имелось по крайней мере одно преимущество — за ворот не текла вода. Однако, стоя на башне и созерцая панораму Парижа сквозь косую сетку серого дождя, Д'Артаньян услышал слова, обращенные к нему:
— Доброе утро, господин д'Артаньян.
