– Это он может! – понимающе кивнула Анна. – Нет, все, ухожу работать в турфирму. У них работы невпроворот, начальство не пьет, обеды за счет фирмы и подниматься всего на второй этаж!
– Какие глаза... А главное – что значит «извините»? – бормотала Шарова.
Мы сидели на теплой земле, словно устроили тут невинный, милый девичник. В стороне грохотал салют, в небо то и дело взлетали причудливой формы букеты разноцветных огней. Шарова здорово потратилась на эту шикарную вечеринку. Только проку от этого не было никакого.
Я сняла с головы глупую шляпу и нацепила ее на Бэлку, прикрыв искусственной клумбой жуткий поролон на ее затылке.
Когда Бэлка уже сидела за рулем своего «Мерса», а я занесла ногу над мотоциклом, словно из-под земли возник Михальянц. Он материализовался, соткался из воздуха, как тогда, в «Эге-гее». Похоже, это было его исключительное умение – появляться неожиданно и непонятно откуда.
Михальянц возник рядом со мной, улыбнулся и светским тоном спросил:
– Я так понял, что задуманное вами не удалось?
У меня не было никакого желания с ним общаться, поэтому я натянула шлем, опустила забрало и хотела завести мотоцикл, но он вдруг дотронулся до моей руки и сказал:
– Стойте! Элла, у меня профессиональная фотокамера с функцией увеличения и режимом ночной съемки. – Он указал на болтавшийся у него на плече большой фотоаппарат. – Я не рискнул вмешиваться в ваши дела, но сделал несколько снимков с увеличением того человека, который убегал через дорогу. Если вы скажете мне свой электронный адрес, то я перешлю вам фотографии по электронной почте. Может, они вам чем-то помогут.
Я удивилась, но подняла забрало и продиктовала адрес. Мой ноутбук болтался в квартире Сазона, и при необходимости я могла им воспользоваться.
– Элка, мы едем?! – заорала Шарова.
Она уже очухалось от произошедшего и готова была вжарить под двести по загородной трассе к своему особняку.
– Сейчас! – крикнула я ей и обратилась к красавчику: – Спасибо, Засранец, как там вас по батюшке?.. – Я почти расчувствовалась от его бескорыстного участия к моим проблемам.
– Вы удивительная, смелая, умная, красивая девушка, – вздохнул Михальянц. – Вы, кажется, были замужем за внуком Сазона Сазонова? Шансов рядом с ним у меня не было бы никаких. Но ведь, кажется, он погиб? Как вы думаете, Сазон будет не сильно против, если я приглашу вас побродить по вечернему городу? – Он блестел в темноте своими темными глазами и белел тонким, породистым лицом. Он смутил меня и удивил, этот самый скандальный в городе репортер, самой желтой в мире газеты.
– Вы же вроде бы, того... эге-гей? – рассмеялась я.
– Да нет, напротив! – Он тоже расхохотался. – Я ого-го!! И, кстати, зовут меня Златослав! Но мой папа все равно давал загсу взятку, чтобы меня так записали. А Засранца я придумал в приступе самокритичности. То, чем я зарабатываю на хлеб... ну, вы понимаете.
– Понимаю, – кивнула я. Он отчаянно смущал меня новым имиджем тонкого, влюбленного, порядочного парня. – Понимаю! Только, знаете, я совсем не ощущаю себя вдовой. Мне кажется, что Глеб вот-вот вернется. А мои предчувствия меня никогда не обманывают. Так что побродите по вечернему городу в компании своей фотокамеры!
– Элка!!! – Бэлка клаксоном исполнила истерический марш.
Я завела коня, газанула, рванула с места. Но не проехав и десяти метров, развернулась и, притормозив рядом с Михальянцем, крикнула:
– Златослав! Чтобы сегодняшний вечер не пропал для вас даром, сходите со своей фотокамерой во-он к тому дубу! Там самый известный и дорогой в городе детектив заснул без штанов при задержании опасного преступника! Удачи! Надеюсь, утренний выпуск «Болтушки» будет самым забойным!
Вот теперь я могу уехать.
Михальянц элегически помахал вслед мне рукой.
Разговор с Бизоном получился тяжелым.
Тяжелее разговора у меня в жизни не было.
Я не могла утаить от него то, что произошло, поэтому, крикнув Бэлке на трассе «Созвонимся!», помчалась домой. Я поднялась на второй этаж, открыла дверь нашей комнаты и выложила ему все прямо с порога.
– Элка, – он схватился за голову и сел на диван, – ты идиотка.
– Да, – согласилась я, хотя не в моих правилах было с ним соглашаться в таких вещах.
– Ты понимаешь, что теперь этот урод носа не высунет?! Он затаится, уедет в подполье, растворится, уедет из города, из страны, наконец! А для меня это катастрофа!
– Понимаю, – кивнула я.
– Мне придется отсидеть за него.
– Нет! – крикнула я и заревела.
– Да. – Он встал и одел рубашку.
– Ты куда? – Слезы намочили стекла очков и мне пришлось снять их.
– Ты не должна была это делать втайне от меня! В конце концов, вместо Гавичера и Анны ты должна была позвать меня, чтобы задержать молоточника! Или Сазона!
– Но ты бы не разрешил сделать из Бэлки подсадную утку!!
– Не разрешил бы, – согласился он.
– А Сазон пригнал бы туда целое вооруженное войско! Он спугнул бы молоточника. Шум, гам, перестрелка, тихо не получилось бы!
– Не получилось бы, – он вдруг засмеялся. – Еще бы и их с Мальцевым посадили.
– Если бы Гавичер не напился... – пробормотала я.
– Если бы, да кабы... – Он взял мои очки, протер стекла подолом своей рубашки и нацепил мне их на нос.
– Михальянц пообещал выслать мне увеличенные фотографии преступника, – всхлипнула я.
– К черту Михальянца. К черту его фотографии.
– Что ты собираешься делать?
– Элка, я больше так жить не могу.
Все-таки он это сказал!
– Выход у меня только один, Элка.
– Нет! Я пойду сейчас к Юлиане, я буду ползать перед ней на коленях, я буду лизать ей пятки, я буду умолять ее, уговаривать...
– Я не позволю тебе этого сделать. – Он взял меня за подбородок, заглянул в глаза и сказал:
– Прости, Элка!
И ушел, хлопнув дверью.
Или это сквозняк так ей распорядился?!
Я села на пол и тихонько завыла.
Бизон
Я шел по вечернему городу и пытался впрок насладиться свежим воздухом, теплым вечером и свободой.
Сначала я хотел взять такси, но потом подумал: это глупо – ехать в тюрьму на такси.
И я пошел пешком, меряя шагами улочки, переулки, проспекты.
Мой родной город жил вечерней, привычной, беззаботной, немного распутной жизнью, а я... я шел садиться в тюрьму.
У отделения милиции я присел на скамейку и отдышался. Ребра еще болели, хоть я и пил обезболивающее, и голова болела, и было трудно дышать полной грудью. Может, меня определят не в камеру, а в больницу? Ведь есть же в тюрьме какая-нибудь больница? А пока симпатичные медсестры будут
