моей кумирша. Были у них еще два человека, в руководстве...
– Чувилин и Селепухин, – подсказал я.
– А ты откуда знаешь? – уставился на меня Барсук, но тут же хлопнул себя ладонью по лбу: – А, ну е- мое, ты ж привидение!
– Селепухин погиб три недели назад. Утонул. А Чувилин вчера срочно свалил из города. Вернее, из страны.
– Гад! Свалил?! – подскочил майор. – А я его на завтра для допроса вызвал! Слушай, скажи куда он уехал, я его из-под земли достану!
– Да не знаю я! Я не то чтобы совсем привидение. Есть во мне некоторая обыденность и приземленность. Слушай, где у тебя тут туалет?.. – Я встал и надел рубашку.
Барсук вдруг заплакал. И даже не заплакал, а зарыдал. Это были пьяные, горькие, облегчающие душу слезы. Я не стал его останавливать – пусть прорыдается. Старым, упертым майорам это полезно.
– Если бы ты не погиб тогда в автозаке, тебя бы уже буквально на следующий день из СИЗО выпустили! – сквозь рыдания сказал он. – Я ведь потом свидетеля еще одного нарыл! Официантку того кафе, где молоточник Лялькину шашлыками кормил! Официантка показала, что у того парня на мизинце фаланги не было! Она заметила это, когда он с ней расплачивался.
Я вытянул перед собой руки и внимательно посмотрел на свои пальцы.
– Эх, батя! – Я все же назвал его «батей». – Вот бы ты ее сразу-то нашел!!! До того, как меня в СИЗО повезли!
– Так у них там, гадов, работа посменная! А вне работы сейчас молодых девок разве же разыщешь? Лето, пляж, гулянки, танцульки, клубы, тьфу! – Он налил себе водки, но пить не стал, уставился в стопку, словно увидел там что-то удивительное.
– Это что же получается? – спросил я Барсука. – Кто-то мстит бывшим работникам фирмы «Гарант»? Кто-то уверен, что это по их распоряжению убивали стариков и старушек, и таким же образом – ударом по голове – пытается покарать тех, кто нажился на этих смертях?! И этот палач, как две капли воды похож на меня, с той только разницей, что у него покалечен мизинец?
– Получается так, – кивнул майор. – Я сейчас проверяю всех родственников, которые когда-то пострадали из-за того, что квартира не досталась им по наследству. Мне теперь вину за твою гибель никогда не искупить, и никакой водкой не залить! Я ведь был уверен, что ты дорвавшийся до легких денег юнец! Насолил тебе кто-то когда-то, вот ты и решил свести с ними счеты, думая, что безнаказанность покупается!
– Это деньги моего деда, – счел нужным напомнить я.
– Неважно! – отмахнулся Барсук. – Весь город знает, что понятия «твое-мое» для вас с Сазоном не существует.
– Точно, не существует, – улыбнулся я. Мне почему-то очень понравилось, что весь город об этом знает.
– И ведь сходилось все! Показания свидетелей против тебя... да и знал ты всех... убитых...
– Не всех! Лялькину я не знал, не говоря уже о Чувилине и Селепухине.
– А с Веркой Сериковой в одной школе учился!
– И это раскопал?
– Раскопал. Только это ровным счетом ничего не значит. В этом чертовом городишке все когда-нибудь где-нибудь друг с другом пересекались.
– Здорово, что ты это понял, батя Барсук. Жаль только, что поздно.
– Жаль.
Мы молча выпили.
– Значит, сейчас бы ты меня не стал арестовывать?
– За что?!
– Не за что, – согласился я и опять посмотрел на свои пальцы. Мизинец был целый, целехонький.
– Зачем ты погиб? – Майор с силой потер глаза, и мне показалось, что он снова хочет заплакать и этими слезами вымолить у меня прощение. – Знаешь, может, ты больше не будешь ко мне являться?! Выпили, посидели, и хватит. Я ведь все равно этого гада найду! Слово даю, что найду. С такой особой приметой, как этот мизинец, он никуда не денется!
Я засмеялся. Я так захохотал, что кошки на крыше вздрогнули и фанера на потолке ходуном заходила.
– Брысь! – крикнул я им. – Брысь, сволочи! Батя Барсук, а я не погиб!! Живой я! – Я встал и сплясал чечетку, хотя никогда в жизни не пробовал это делать.
– Я трус. Я убийца. Я подлец. Я ничтожество! Я со дня на день откладываю звонок твоей жене и твоему деду, чтобы сказать им, что ты невиновен. Я не представляю, что с ними будет, когда я скажу им это... Я не представляю, что будет со мной... – Он не слышал меня. И кошки на крыше меня не слышали. Они завозились там, и фанера над головой опять затрещала. Тогда я громко спел «Ой, мороз, мороз!». Я хотел доказать майору, что я живой, но он опять испугался.
– Слышь, ты больше ко мне не являйся, – жалобно попросил он. – Я молоточника поймаю и на пенсию уйду. Слово даю! Огород посажу, дом приведу в порядок, крышу вон починю. Ты только ко мне не являйся, а то на Красногвардейской очень плохие условия.
– Не привидение я!
– Кыш... – майор помахал у себя перед носом рукой. – Кыш!
– Я не Кыш, я...
– Чебурашка? – с надеждой поинтересовался майор.
Я поискал глазами, чем бы можно доказать свое земное происхождение. На глаза мне попался нож. Я взял его и порезал себе палец. Кровь закапала на пол, я сунул палец майору под нос.
– Скажи, разве у привидений бывает кровь?
– Не знаю, – побелел Барсук. – Я не знаю, бывает ли у привидений кровь. Марксизм-ленинизм ответ на этот вопрос умалчивает...
– Тьфу! – разозлился я. – Я жи-вой! Живой я! Пьяный, порезанный, морально опустошенный, но живой! Я пришел сказать тебе, что не погиб в той аварии!
– Какой аварии? – Барсук сидел белый, как мел, он с трудом удерживал равновесие на табуретке, рискуя свалиться в любой момент. Кажется, он созрел для клиники на Красногвардейской, но мне решительно надоело быть привидением. Я схватил его руку и приложил к своему сердцу, чтобы батя Барсук убедился, что оно бьется, поверил, что я из плоти и крови и перестал мучиться угрызениями совести.
Майор побледнел еще больше и стал валиться под стол. Одновременно с этим фанера на потолке затрещала, проломилась, и вместе с фрагментом шифера на обеденный стол свалилась... Беда.
– Твою мать, – только и смог сказать я.
– Мать твою, – пробормотала Беда. – Что за крыши у ментов пошли? Из картона, что ли?!
Старый стол устоял. Элка стояла на нем на четвереньках и действительно напоминала большую, шкодливую кошку.
Я протрезвел мгновенно. И не столько от свалившейся с неба Беды, сколько оттого, что батя Барсук упал на пол и смахивал на бездыханный труп.
Беда огляделась, заметила лежащего на полу майора и спрыгнула со стола.
– Что это с ним? – она попинала майора узким носком туфли.
– Ты следила за мной?!! – заорал я. – Ты подслушивала на крыше?!!
– А ты думал, я буду на диване сидеть и в носу ковырять?! – усмехнулась она. Я признал, что был полным кретином, что ни разу не оглянулся, когда преследовал Барсука. Похоже, Элка топала за мной от самого дома, пряталась, когда я торчал у отделения, кралась за нами до частного сектора, а потом каким-то образом забралась на крышу, чтобы быть в курсе происходящего.
– Тридцать пять с половиной ноль, в твою пользу, – уныло подвел я итог.
Элка меня не слушала, она склонилась над Барсуком и щупала ему пульс.
– Живой, – то ли удивилась, то ли разочаровалась она.
