– Сейчас ты займешься тем, что вспомнишь все до мельчайших подробностей. Как мой пиджак, который я отдал тебе у ресторана, оказался на убитом Матвееве? Как Матвеев оказался на пляже?! Что ты видел? Что знаешь?! Выкладывай!
– Да, – подтвердила Элка, гарцуя у меня за спиной. Она пыталась заглянуть то через правое мое плечо, то через левое. – Выкладывай!
– Вот теперь я точно все вспомнил, – сказал ханурик, и на этот раз я поверил ему. Парень не выглядел испуганным. Почему-то все происходящее с ним он воспринял как должное. – Вот теперь я вспомнил буквально все и буквально подробно!
– Куда ты двинул от ресторана?
– К морю. Там по дороге киоск есть, в нем самый дешевый в городе портвешок[17] продают. Он в тетрапаке, поэтому подешевле. Его разбирают влет! Вот я и потопал быстренько, чтобы успеть буквально за пять минут до буквально закрытия. Пожалуйста, дайте мне ногами на землю встать, а то на весу мысли путаются, память отказывает.
Обнаружив, что держу парня над землей, я его поставил и даже одернул на нем грязную одежонку.
– Так вот, пошел по дорожке, ведущей к морю, но до киоска не дошел буквально ста метров. Я... папашку своего повстречал. Он как пиджак на мне ваш увидел, так за грудки меня схватил, начал трясти и орать: «Где украл? Где украл?» Я ему говорю, не украл, а подарили! Он руку во внутренний карман запустил, а там... и мобильник, и бумажник с документами, и ключи какие-то, и кредитные карты. Он все это вытащил и перед моим носом трясти начал.
– Что, вместе вот с этим вот подарили?!! Вор! Вор! – И по морде меня, по морде. Я на ногах не удержался, упал. А он посмотрел, чьи это документы и за голову схватился.
– Это ж ты внука Сазона Сазонова обокрал! Да этот хрыч старый меня теперь в лепешку сотрет! У него бабла столько, что он моему каналу кислород в два счета перекроет! Да у него ж замашки бандитские, он того, кто внучка его обокрал, из-под земли достанет и размажет вместе с родней!
– Стой! – крикнула за моей спиной Элка. – Так папашка твой – Матвеев что ли?! Не может быть!
– Почему не может? – удивился парень. – В семье, как говорится, не без меня. Сестрица моя старшая – умница, красавица и буквально не пьет совсем. У нее аптеки свои, бизнес, деньги, семья. А я... я как однажды не смог найти себя, так и качусь по буквально наклонной плоскости.
– Твой отец забрал у тебя пиджак?
– Ну да, на себя одел и все обратно по карманам распихал, чтобы было удобнее до вас добираться.
– До меня?
– Да, я сказал ему в каком ресторане свадьба, и он решил этот пиджак срочно вам отдать. А поскольку он был не на машине, то поймал такси. Вернее, не такси, а частника. «Шестеру» такую раздолбанную. Или «тройку». Или, нет, «копейку»! Я в отечественных автомобилях ни бум-бум! Буквально все на одно рыло. «Копейка» та темная была, точнее не скажу, потому что вечерело уже, оттенки не разглядеть. И глушак у нее пробитый был – ревела, как самолет.
– Как же он на Диком пляже оказался?! – из-за спины спросила Беда.
– Понятия не имею, – пожал плечами ханурик. – Поехал он в сторону ресторана, то есть в противоположную от Дикого пляжа.
– Номер машины ты, конечно же, не запомнил, – предположил я.
– Да на фига мне тот номер был?! Я же не знал, что это последний папашкин круиз. А знал бы, камаринскую сплясал, а не номер запоминал!
– Водитель как выглядел?
– Никак! Тонировка черная на всех окнах была, даже на лобовухе. Я еще удивился, на фига так задрипанный «Жигуль» тонировать.
– И ты ничего об этом не рассказывал операм? – удивилась Беда.
– А где они, опера-то? – в свою очередь удивился ханурик. – Никто меня не находил и не спрашивал! О том, что папашку убили, я от другана своего узнал. На похоронах я не был. – Он равнодушно пожал плечами. – Дело в том, что факт смерти папашки меня буквально совсем не расстроил. С шестнадцати лет я живу от семьи отдельно. У них свои дела, у меня свои. Мы практически не общались. А тут – на тебе, совпадение! Иду я в твоем крутом пиджаке, а тут мне папашка навстречу топает! И вот чем встреча закончилась. И чего ему на том Диком пляже понадобилось?!! Может, передумал он пиджак отдавать, решил сам буквально на халяву разжиться? – Парень гаденько рассмеялся. Он вообще был гаденький, этот парень. Я только сейчас разглядел, что он совсем молодой – лет двадцать пять, не больше, и только одутловатое лицо, характерное для всех алкашей, лишало его пола и возраста.
– Черт, ну неужели никаких опознавательных знаков на той машине не было? – взмолилась за моей спиной Элка. – Ну, может, царапина какая-нибудь, вмятина, спойлеры какие-нибудь самодельные навешаны, багажник необычный сверху, наклейки, фара разбитая, наконец?! А? Ну хоть что-нибудь?!
– Меня эта машина не интересовала, – пожал плечами непутевый сын самого известного в городе телепродюсера. – Я на нее и не посмотрел. Для меня тогда важно было, что я без копейки опять остался. Мне материально семья последний раз в четырнадцать лет помогала. Так что... извиняйте, господа, если не оправдал надежд. Но ведь наш уговор остается в силе?!
Я достал деньги и сунул ему в нагрудный карман рубашки. Потом развернулся и пошел прочь от этого алкаша, от этого загаженного лесочка. Рядом со мной, шаг в шаг, шла Элка. Она сорвала какую-то ветку и яростно хлестала ей высокую, пожухлую от слишком жаркого солнца траву.
– Эй! – окликнул нас парень.
Мы остановились и оглянулись.
– Я тут кое-что вспомнил! Ну, про ту машину! У нее на лобовом стекле, изнутри была приклеена ярко- желтая бумажка! По-моему, это специальный пропуск для проезда на какую-то охраняемую территорию. Его специально делают таким ярким, чтобы он был заметен даже через тонировку и даже в сумерках!! Ну как, помог я вам?! Вы ведь убийцу папаши ищете?
– Йе-ес! – высоко подпрыгнула Элка, сделав рукой любимый жест тинэйджеров – словно со всей силы дернула на себя веревку над унитазом.
Я схватил ее за руку и потянул быстрей из лесочка, пока она в порыве благодарности не начала потрошить свой кошелек. Ведь любые деньги имеют обыкновение кончаться. Даже те, которые черпаешь из бездонного кармана Сазона.
Мы сидели в придорожном кафе и пили отвратительный кофе.
У Элки были прищуренные глаза, она смотрела куда-то вдаль, и стекла ее очков отсвечивали и бликовали.
– Элка, – сказал я. – Теперь со всем этим нужно пойти к Барсуку.
Элка посмотрела на меня так, что я понял – я скучный, нудный, неправильный Бизон.
– Короче, чтобы произвести на тебя впечатление, я должен сам найти этого молоточника, сам его повязать и притащить в отделение, да?!
Элка молча и весело закивала своей стриженой головой. Очки слетели с ее носа и плюхнулись в пластиковый стаканчик с кофе. Кофе от этого хуже не стало, очкам, впрочем, тоже. Элка выудила их, дотянулась до подола моей рубашки и начала протирать стекла.
Я шлепнул ее по руке. Она уставилась на меня удивленно – протирание очков подолом моей рубашки было делом привычным, семейным, и мой бунт удивил Беду.
– Будешь мне теперь пятки чесать, шнурки гладить, и опахалом мух отгонять, – буркнул я и выплеснул кофе под стол. – Пошли!
Элка побежала впереди меня, семеня, как японка. Она угодливо смахнула пыль с седла мотоцикла и... вручила мне шлем, что означало, что она пускает меня за руль своего «Харлея». Роль «правильного» Бизона мне начинала нравиться.
– Позвони своему Гавичеру, пусть по своим каналам разузнает, где в городе для проезда на охраняемую территорию используют ярко-желтый пропуск на лобовом стекле. А заодно пусть прошерстит все ЧОПы на предмет работы в них здоровенного парня с покалеченным мизинцем.
Беда судорожно начала тыкать телефонные кнопки, а я подумал, что двум смертям не бывать. Раз меня
