Р а в в и н ш а. А где Мойше? (Молчание.) И Шолома нет?
Л у т с. Никого нет. Идите домой. Тут нельзя быть.
Р а в в и н ш а. Где же они? И Рувима нет?
Л у т с. Говорю - нет никого.
Р а в в и н ш а. Тут есть люди.
Л у т с. Это не те, кого вам нужно.
Р а в в и н ш а. Я хочу знать про дрова. Когда мне будут дрова?
Л у т с. Дров нет, сказано десять раз.
Р а в в и н ш а. Отвечайте мне, люди.
Л у т с. Я же отвечаю. Нету дров, и незачем вам ходить.
Р а в в и н ш а. Кто же пойдет? Я должна сама ходить. Я их зову - они не приходят. Я зову: Мойше, Шолом, Рувим, Сара, - никто не приходит. Хожу все время по комнатам, зову. Я знаю, куда они ушли все сразу? И детей увели... Разве детям можно в такой мороз? В мороз детям надо давать горячее молоко, а то они заболеют... И у меня в квартире мороз. Когда просыпаюсь, у меня на глазах лед... Я не понимаю. Когда же мне привезут дрова? Во дворе лежат; это не мне?
Л у т с. Нет.
Р а в в и н ш а. Мне?
Л у т с (в отчаянье). Да не вам!
Входит Д а х н о.
Р а в в и н ш а. А мне когда?
Л у т с. Идите к городскому голове, что вы ко мне ходите, я тут ни при чем!
Р а в в и н ш а. К кому идти?
Л у т с. В ратушу!
Р а в в и н ш а. Это где?
Л у т с. Двести лет тут прожили, и не знаете? На площади! Идите с богом!
Р а в в и н ш а. А где бог? Я его тоже звала - не отзывается. Почему он не посмотрит, как мне холодно? Почему он не дает мне обратно Мойше, Рувима, Шолома, Сару? Бог! Где ты, бог? Где мои дети? Где мои внуки? Люди, отвечайте мне: куда вы их девали? Что вам сделали маленькие дети?.. Бог!..
Л у т с. Иди, бабушка! Довольно! Довольно, я тебе говорю!
Выпроваживает раввиншу и сам выходит за нею.
Молчание.
Д а х н о. Притворяется. Эти жиды ужасно лукавые.
Л у т с возвращается, садится.
В а л я (сурово). Дайте ей дров!
Л у т с. А тебе что? Сиди, пока не турнули! Дал... Ты сиди, молчи!
Я р о ш (к Дахно). Болютин где?
Д а х н о. Кончает...
Я р о ш. А ты - уморился?
Д а х н о. Руки застыли. Нельзя же, на самом деле... Он закончит. Разрешите угостить сигареточкой...
Я р о ш. На сей раз - черт с тобой. А на дальше - смотри, Дахно! Будешь отлынивать...
Д а х н о. Да боже сохрани! Да что вы! Когда я отлынивал?.. Вы уж сразу парочку... (Подает огня.)
К о е л и (с закрытыми глазами). В Москве сейчас собираются в театр.
Д а х н о. На Москву сейчас это самое... бомбочки.
К о е л и. Врете. Сейчас я иду по улице Горького. Огни - цепочки огней... Кремлевские звезды на небе... Толпа, толкотня, свет, а зайдешь в переулок какой-нибудь - в Малый Гнездниковский! - там снежок голубой, тишина...
Д а х н о. И огней нема, и радио орет воздушную тревогу.
К о е л и. Врешь, дубина. Москва такая, как прежде. Вот сейчас я проснусь - я всхожу по лестнице, пришел домой...
Входит Б о л ю т и н, отчаянно хлопнув дверью.
Н о в и к о в (вздрогнув). О, чтоб тебя...
Я р о ш. К чертовой матери, сказился?
Б о л ю т и н (неверным голосом, но очень оживленно). А что, нужно соблюдать тишину, ха-ха! Что здесь, больница, ха-ха! Смешно...
Я р о ш. Вот будет тебе смешно. (Приподнимается.)
Б о л ю т и н (схватывает полено). Не тронь меня! Ругай, посылай на самую подлую работу - так мне и надо... так и надо! Но не тронь! Я убью, если тронешь! Я убью...
Я р о ш. Посмотрим, кто кого убьет.
К о е л и (становится между ними). Он же болен, не видите разве? Выпейте. (Подает Болютину воду.)
Б о л ю т и н (стуча зубами о край кружки). Пусть сунется... Я его уничтожу, зверя... Уничто-жу...
К о е л и. Тихо!
Г р е ч к а (присматривается к Болютину). Ей-богу, хлопец хлебнул где-то.
Б о л ю т и н. Ну что ж...
Г р е ч к а. В сортире шнапс нашел?
Б о л ю т и н. Нем... немцы дали.
Д а х н о. Дуракам счастье.
Б о л ю т и н. Я не много выпил.
Г р е ч к а. Тебе много и не надо.
В дверях С е п р е и Х е м п е л ь.
С е п р е (давясь от смеха, показывает пальцем на Болютина). Вот он! Живой и здоровый!
Х е м п е л ь (хохочет). О, швайн! О, швайн!
С е п р е. Храбрый малый, эй! Храбрый малый, вкусный был шнапс?
Х е м п е л ь. Шмекте дас гут?
С е п р е. Живой и здоровый!
Х е м п е л ь. Шмекте дас гут?
Хохоча, Хемпель и Сепре уходят.
Г р е ч к а. Видать, дрянью тебя напоили... благодетели.
К о е л и (звонко). Вы действительно свинья, Болютин!
Г р е ч к а. Брось. Не в том он виде, чтоб его пропагандировать.
К о е л и. Нет. Надо договориться раз и навсегда. Или мы советские люди... военнопленные... Или... (У него обрывается голос.)
М е р к у л о в (неожиданно и громко). Мы - советские люди, которых хотят сделать скотами. Каждому это ясно, и не о чем много говорить.
Д а х н о. Ха-ха, еще одна балалайка забалалайкала!
М е р к у л о в (слабея). Не о чем много говорить. Кто крепок, тот не оскотеет, выйдет отсюда человеком... либо умрет человеком.
Д а х н о. Вон ведь чего от нас требует. Сам умирай, я еще жить буду!
Я р о ш (к Коели). Вот ты говоришь - не бить. Бить обязательно нужно! Умный и сильный себя соблюдет, а слабого и глупого вот так надо держать!..
Б о л ю т и н (очень тихо). Я не знал. Почем же я знал? Они дали, я обрадовался... согреться... Так мне и надо! Товарищи, я скажу. Товарищи, я сам себя погубил...
Г р е ч к а. Кому это сейчас, хлопец, интересно.
Б о л ю т и н. Нет, вы слушайте, я хочу сказать. Коели, слушайте, пожалуйста! Я... вот как было. Мы остались вдвоем в лесу. А немцы чесали из пулеметов. Я лег и говорю: 'Не пойду'. Он говорит: 'Трус'. И стал ругать меня. Я говорю: 'Что же, вот сейчас - конец?' Он говорит: 'Может быть. Это, говорит, не суть важно'.
