Н о в и к о в. А вы бы в Ленинград!
В а л я. Да-а... Поезда не ходили - они ведь бомбили вокзал.
Н о в и к о в. А пешочком!
В а л я. Да-а... Это героиней надо быть, чтобы идти под бомбами.
Н о в и к о в. Ну, какой там особенной героиней.
В а л я. Хорошо, если убьют, это пустяки, а если оторвет руку или ногу?
К о е л и. А потом как было?
В а л я. А потом так... утром открывается подвал, смотрим - чужие солдаты. Немцы... Вышла я - как в чужой город: все горит, ничего не узнать...
Л у т с. А что вы кушали? Лавки были?
В а л я. Какие там лавки! Ели желуди и конину.
Л у т с. А конину где покупали?
В а л я. Какое там покупали! Вот убьет лошадь снарядом, она валяется, а мы идем и режем от нее кто сколько... А потом нас немцы выгнали в тыл.
Н о в и к о в. И сидите вы тут.
В а л я. И сижу.
Н о в и к о в. А через фронт если?
В а л я. Одной?
Н о в и к о в. Страшно?
В а л я (вздохнув). Страшно!
К о е л и. И что дальше?
В а л я. Что-нибудь. Всегда ведь бывает что-нибудь. Как вы думаете, что делать с Болютиным?
К о е л и. А что вы с ним сделаете? Ничего вы с ним не сделаете.
Н о в и к о в (громко). Гречка! Болютина кондёр где?
Г р е ч к а (громко). Болютина кондёр на окошке возле дежурного: вон - в миске.
Н о в и к о в (громко). Полная порция?
Г р е ч к а (громко). Полная порция. Такой суп пармезан, что не дай бог.
Н о в и к о в (вполголоса). А вчерашний?
Г р е ч к а (вполголоса). Прокис. Ночью схлебал кто-то.
Н о в и к о в (громко). А хлеб болютинский где?
Г р е ч к а (громко). А хлеб хранится у Валечки. Три порции за три дня.
В а л я. Болютин! Дать вам хлеба?
Б о л ю т и н. Не хочу. (Уходит.)
В а л я. Куда он пошел?
Я р о ш. Дров с ним попилим. (Уходит.)
В а л я. Безобразие! Умирающего от голода человека заставляет пилить дрова.
Г р е ч к а. Он еще ничего: не помирает.
В а л я. Этот Ярош ужасный.
Г р е ч к а. Обыкновенный себе мужчина; ничего.
В а л я. Он нарочно всю работу взвалил на Болютина.
Г р е ч к а. Он хочет, чтоб у Болютина аппетит взыграл.
Н о в и к о в. А по-вашему, уложить Болютина в постельку и плакать над ним: скушай, милый, ложечку за мамино здоровье?
В а л я. Так ведь он объявил голодовку!
Н о в и к о в. Подумаешь! На психологию бьет. Чтобы все кругом него танцевали. Что он хочет своей голодовкой доказать? Мы в лагере видали голодовку.
П а р х о м о в (приближается). Понимаете, Валечка, брали цинковое корыто, брали мерзлую картошку, немытую. Лопатой рубили картошку в корыте. На лопате земля. И варили без соли...
Г р е ч к а. Вот, ей-богу, поотстреливал бы некоторым людям языки и пустил гулять без языка.
П а р х о м о в. Все высказываются, а почему я...
Г р е ч к а. Зачем это вспоминать? Лестно, что ли? В автобиографию впоследствии впишешь, в каком тебя держали почете. (Вале.) Лично мне всякая диета на пользу. Вы можете себе представить, что до войны я весил сто девять кило?
В а л я. Ой! Я в жизни не весила больше сорока шести.
Г р е ч к а. А сто девять не желаете? Кто скажет? Сейчас талия - как у барышни.
В а л я. Как же вы на фронте со ста девятью килограммами?
Г р е ч к а. Воевал помаленьку.
Н о в и к о в. Первый был снайпер в батальоне.
В а л я. Первый снайпер? И дался в плен?
Н о в и к о в. В руку его ранило.
В а л я (Гречке). А до войны вы кем были?
Г р е ч к а. Угадайте.
В а л я. Руки у вас белые; вы не рабочий.
Г р е ч к а. Как считать...
В а л я. И не колхозник.
Г р е ч к а. Не колхозник.
В а л я. И не научный работник.
Г р е ч к а. Это нет.
В а л я. А кто?
Г р е ч к а. А я хлеб продавал. Возьмешь буханку... Сколько вам, гражданочка? Кило двести? Р-раз ножом и на весы - аккурат кило двести, гражданочка, получите... Из того хлеба, что через мои руки прошел, можно бы сложить небоскреб в пятьдесят этажей.
В а л я. До чего все разные... А вы, Василий Пантелеевич, кто?
Н о в и к о в. У меня квалификация шикарная - я метранпаж.
Ш а р а ф у т д и н о в (подходит, улыбаясь). Я тоже разный. Мы живем в Байрам-Али, - слышали Байрам-Али? Сад у нас, персики - вот такие золотые персики. Когда цветет сад - это белое облако стоит вокруг дома, утром встал, шагнул через порог - и ты в облаке... А когда стадо идет перед заходом солнца - это море идет, теплое море в розовом тумане...
Л у т с. Слушай. Молодой человек Коля. Коели. У тебя корова была?
К о е л и (задумчиво). Корова?
Л у т с. Была корова? Можешь ходить за коровами?
К о е л и. Велосипед у меня был, коровы не было. (Меркулову.) Опять побледнели - перевязать?
М е р к у л о в. Спасибо. Еще плотно держится. Я завтра работать выйду.
К о е л и. Это что - способ самоубийства?
М е р к у л о в. Ну вот... Мне просто лучше. А лежать здесь целый день одному - куда противней, чем мостить мостовую.
К о е л и. На морозе мостить. Прошу не забывать.
М е р к у л о в. Черт с ним.
К о е л и. На таком морозе, что пальцы липнут к булыжнику. И под метелью, прошу учесть. Метет в глаза и ноздри...
М е р к у л о в. Все равно. Ничего нет хуже этого безвоздушного пространства. Вы уходите, печка остывает, дверь на замке... И кажется умер и окостенел.
В а л я. Но это сумасшествие - вам идти на работу! Вы обязаны себя беречь! Вас жена ждет!
М е р к у л о в. Жена думает, что меня уже нет.
В а л я. Ничего подобного! Ждет, и смотрит в окошко, и бежит почтальону навстречу.
М е р к у л о в. Вы сказали - и я увидел наше окошко и крыльцо, по которому всходит почтальон, и дорожку к крыльцу... Дорожка в снегу; а когда я уходил, все было зеленое... Новый дом, знаете - на две квартиры, два крыльца, две семьи живут, - целый поселок такой при фабрике... Мы получили квартиру в прошлом году, до этого жили врозь - я в мужском общежитии, она в женском. Считанные дни вместе...
