мое.
Затем, несколько театрально-торжественно держа Татьяну за плечи, произнес:
– Знай, дитя! Теперь ты уже не одна. Ты с ним и с нами навек. Твоя радость – наша радость, твоя печаль – наша печаль, твое горе – наше горе.
– Антон Петрович, ну что ты про горе да про печаль! – воскликнул Красновский, целуя Танину руку. – Татьяна Александровна, голубушка, как я рад за вас! Поздравляю от всей души, от всего сердца!
Поцеловав ее руку, он приблизился и стал целовать ее в щеки.
– Роман! – прерывистым от волнения голосом произнес Антон Петрович и крепко обнял жениха. – Эх… Гамлет ты наш! Поздравляю тебя…
Они поцеловались.
– Почти до апоплексии довел, ах ты, разбойник! – бормотал дядя, обнимая Романа. – Рад, рад, рад за тебя! Тыщу раз согласен! Она – чудо, чудо… Она…
Он взял руки Татьяны и Романа и, соединив их, крепко сжал:
– Вот так теперь!
– Слава Богу, слава Богу! – повторял Куницын, в свою очередь сжимая соединенные руки жениха и невесты. – Они вместе – и мы вместе! Будем вместе свою старость пестовать да на них радоваться!
– Да, но как резко, как по-суворовски резко и быстро! – качал головой Красновский. – Раз – и на тебе! Жених и невеста! У нас, здесь, под боком, в нашем лесу!
– Все верно, все правильно! – загремел Антон Петрович, отерев платком слезы и обретя былую уверенность в голосе. – Молодец, Рома! Я сам Лидочку в церковь повел, едва завидел! Как можно сдерживать любовь! Сей зверь клеток не терпит!
– Теперь все мы вместе, все вместе, – повторял Куницын.
– Адам Ильич, дорогой Адам Ильич! Представляю, как вы счастливы! – приблизилась к нему Лидия Константиновна.
– Нет, не можете представить! – он порывисто поцеловал ее руку. – Я теперь словно родился заново! Я сегодня праздную их помолвку и мое второе рождение!
– Отлично сказано! – воскликнул Антон Петрович. – Право, отлично! За эти два события и выпить не грех!
– Ах да! Конечно! Я и забыл совсем! – засуетился Куницын. – Прошу вас, прошу к столу! Сегодня и отныне всегда – здесь все ваше, все на радость!
– Эх, каков стол! – качнул головой Красновский. – Жаль, Надюшеньки нет.
– Как нет? – удивился Куницын. – Почему? Пошлем за ней! Немедленно! Гаврила! Гаврила!
И тут же конюх был послан за Надеждой Георгиевной, Рукавитиновым и Клюгиным. Лишь батюшку с попадьей решили не тревожить в столь позднюю пору и поведать им обо всем завтра. За столом же царили радость и веселье.
Все, за исключением жениха и невесты, выпивали, закусывали, наперебой говорили и смеялись.
Роман и Татьяна сидели во главе стола, замерев в блаженном оцепенении. Роман держал Татьяну за руку, глаза их постоянно встречались и подолгу не отрывались друг от друга. И если раньше Татьяна не выдерживала этого противостояния очей и опускала свои глаза, то теперь – наоборот, первым отводил взгляд Роман, сжимая ее руку до боли и бледнея от переполняющей его любви.
Вдруг среди общего оживления Антон Петрович приподнялся со своего места, поправил пенсне и молча поднял свои громадные ладони, прося тишины. Когда она наступила, он опустил руки, помолчал и заговорил:
– Браво! – воскликнул Красновский и зааплодировал вместе с Куницыным и Лидией Константиновной.
Антон Петрович же подошел к Татьяне, и, опустившись на колено, поцеловал ей руку.
– Все это для тебя, светлый ангел наш, – произнес он, держа Татьянину руку. – Но и с резюме. Сейчас я кое-кого поймаю на забывчивости.
Он приподнялся с колена и подошел к тетушке, радостно продолжавшей аплодировать.
– Несравненная Лидия Константиновна, тебе этот монолог ничего не напомнил? – спросил он, наклоняясь к ней.
Она удивленно и радостно посмотрела на него:
– Этот? Мне? Антошенька… я, право…
– Ну, ну! – хитро усмехнулся Антон Петрович, подмигивая молодым.
– Постой, постой! – воскликнула вдруг тетушка. – Антоша! Это же… Ах!
Она обняла его большую, склоненную к ней голову и замерла, прижавшись к нему.
– Секреты, семейные секреты! – засмеялся Красновский, проворно наполняя рюмки.
– Это любовь, – уверенно сказал Куницын.
