Продолжая петь, девушки расступились и образовали коридор, подняв руки с цветами хмеля.
Роман взял Татьяну за руку и повел в этот поющий коридор. Девушки стали осыпать новобрачных цветами.
Песня, цветы с дурманящим запахом, сарафаны, Татьянина рука – все было прекрасно, от всего веяло светлым духом русского праздника, все было родным.
«Господи, как славно! Слава Тебе, Господи!» – молился про себя Роман, поднимаясь по ступеням крыльца.
– На террасу, друзья мои, сразу к столу! – подсказал им сзади Красновский, но Роман, оказавшись в прихожей, повернул к жене и, взяв ее за руки, сказал:
– Пойдем… я должен сказать тебе.
И быстрым движением увлек ее за собой наверх по лестнице.
– Ромушка… – забормотал Красновский. – Как же?
Но старая лестница только громко скрипела под ногами новобрачных.
– Успокойтесь, друг мой, – тетушка взяла растерявшегося шафера под руку. – Les marriages se font dans les cieux. Пойдемте, они к нам выйдут.
И повела Красновского на террасу. Остальные последовали за ними. Роман провел Татьяну к себе в комнату и, опустившись перед ней на колени, стал целовать ее руки.
– Люблю, люблю тебя… – шептал он.
Она же, глядя на него сверху, произнесла тихо и радостно:
– Я жива тобой.
Он замер, встал и, сжав ее руку, произнес так, словно боясь, что она уйдет:
– Подожди, подожди…
И тут же бросился к конторке, выдвинул ящик и достал маленькую сандаловую шкатулку. Шкатулка была заперта, хоть в ней и не было замочной скважины.
– Это шкатулка моей покойной матери, – сказал он. – Смотри…
Его палец нажал на треугольник резного узора, и с мелодичным перезвоном крышка шкатулки откинулась. Внутри был футляр красного бархата, занимавший почти все пространство шкатулки. Под футляром, на дне, что-то белело.
Роман достал футляр и протянул шкатулку Татьяне:
– Возьми. Это письмо тебе.
На дне шкатулки лежал конверт.
– Мне? – робко спросила Татьяна.
– Да. В нем все написано.
Татьяна вынула конверт, перевернула и прочла надпись на нем:
«
Конверт был запечатан.
– Вскрой, – сказал Роман. – Это писала моя мама перед смертью.
– Когда она умерла?
– Давно. Мне было тогда восемь лет.
Татьяна распечатала конверт, вынула сложенный пополам листок голубой бумаги и, волнуясь, прочла вслух:
«Прости меня, милое дитя, за то, что обращаюсь к тебе, не зная твоего имени, хотя верю всем сердцем любящей матери, что оно прекрасно. Один Бог знает, как хочется мне видеть вас и радоваться вашему счастью, но тяжелый недуг не оставляет надежд, – скоро, милое дитя мое, я предстану перед Господом и буду молиться за вас в мире ином. Знай, дорогая моя, что я люблю тебя всей душой, как родную дочь, и буду вечно благословлять ваш брак. Прими же, ангел мой, сей скромный подарок в знак моей любви и в честь твоего вступления в новую жизнь.
Татьяна прочла последнее слово и подняла глаза. В них блестели слезы. Роман открыл футляр, в нем лежало прекрасное жемчужное ожерелье. Разъединив золотую застежку, Роман надел ожерелье на шею Татьяне.
Она же держала письмо в руках и полными слез глазами смотрела на Романа. Вдруг глаза их встретились, ее губы дрогнули и она, разрыдавшись, бросилась к нему на грудь. Роман обнял ее и тоже не сдержал слез.
Они плакали, вздрагивая и прижимаясь друг к другу.
– Значит, и ты… значит, и ты знаешь это… – всхлипывала Татьяна. – Она умерла… и ты тоже сирота, как и я…
– Да, милая, да, любовь моя… – плакал Роман. – Я тоже сирота, я тоже знаю это… но я думал… я думал о тебе… все время, я хотел быть там… с тобой, в горящем доме – и умирать с тобой…
– Милый мой… счастье мое… – рыдала Татьяна.
