– Хоть и никем не избранный! – буркнул Антон Петрович.
Петр Игнатьевич погрозил ему пальцем и продолжил:
– Да. А я, стало быть, тамада, то, следовательно, тост мой будет посвящен вам, многоуважаемый Адам Ильич.
Куницын встал с бокалом в руках. Лицо его было радостным и торжественным, солнце сверкало на погонах и регалиях мундира.
Все притихли.
– Многоуважаемый Адам Ильич, – начал Красновский после небольшой паузы. – С тех пор как Господь создал род человеческий и сказал нам: «Плодитесь и размножайтесь», мы, простые смертные, честно исполняем этот завет. Встречая свои половины иного пола, мы соединяемся с ними брачными узами, сочетаемся и порождаем на свет потомство, пополняя тем самым род человеческий. И это продолжается изо дня в день, от века к веку. Это замечательно, потому что это естественно. Замечательны и достойны высочайших похвал люди, производящие на свет потомство и пополняющие свои семьи. Но сейчас я хочу обратить внимание собравшихся не на эту огромную часть человечества, составляющую, вероятно, девять десятых всех смертных, а на другую, совсем небольшую часть, на оставшуюся одну десятую, состоящую, однако, из людей удивительных. Эти люди удивительны и высоки тем, что пополняют свои семьи не обычным, так сказать, греховным путем, как все остальные девать десятых, а безгрешно, минуя плотскую страсть, коей все мы с вами подвержены. Да! Их дети безгрешны, потому что родители не рожали их, а брали от мира и растили, как своих родных. Эти бедные сиротки обретают в лице новых родителей не просто родителей, а нечто большее. Они обретают веру, надежду, любовь. Да, друзья мои! Нет в нашем мире ничего дороже беспорочной отеческой любви к малым мира сего! Нет ничего чище этой любви! Эта любовь достойна жизни вечной. Когда бедные малютки по воле рока остаются сиротами в нашем беспощадном мире, они напоминают мне крохотных птенцов, выпавших из гнезда в бурную реку. Ревущий поток несет их, и кажется, что нет спасения и гибель близка. Но Господь посылает им спасителей! Надежные и нежные руки выхватывают их из стремнины, добрые сердца согревают их и берут под защиту. Что может быть благородней в нашем мире пошлости и коварства?! Есть, есть благородство и не перевелись еще благородные люди! И такой благородный человек среди нас. Это Адам Ильич Куницын. Вам, досточтимый Адам Ильич, посвящаю я тост свой! Вашей беспорочной отеческой любви, вашему мужеству и благородству! И прежде чем выпить за здравие ваше, поклонюсь я вам, как всегда склонял голову перед Любовью, Истиной и Добром!
Поставив бокал, он поклонился.
– Браво, Красновский! – серьезно оказал Антон Петрович, поднимаясь с бокалом. – За здоровье Адама Ильича!
Мужчины стали вставать со своих мест. Адам Ильич по-прежнему стоял с бокалом в руке. По щекам его текли слезы.
Подрагивающей рукой он стал поднимать бокал, но потом, неловко выйдя из-за стола, двинулся к Красновскому.
Петр Игнатьевич в свою очередь направился к нему. Встретившись, они обнялись и трижды поцеловались, плеща шампанским из наклонившихся бокалов.
– Спасибо, спасибо, голубчик… – бормотал Адам Ильич.
– Спасибо вам, дорогой! – говорил Красновский. – За Таню, за добро! Спасибо!
– Ну Петр Игнатьич, ну златоуст наш! – бормотал отец Агафон, вытирая слезы. – Так сказать! Царица Небесная, так сказать, по-божески, по-христиански! У меня сердечко так и сжалось, а вот и слезоньки теперь текмя текут…
Попадья тоже прослезилась и вытирала глаза батистовым платочком.
– За здоровье Адама Ильича! – громогласно повторил дядюшка, и все стали чокаться с Куницыным.
Крестьяне, повставав со своих мест, подняли наполненные водкой и вином стаканы и принялись пить, запрокидывая назад стриженные в кружок головы.
Роман с наслаждением выпил шампанского, речь Петра Игнатьевича ему понравилась, как нравилось все, что происходило вокруг. Татьяна тоже пригубила вино. Во время тоста она была бледна и сидела опустив глаза.
– М-да, не думал, что наш Петруша может так вдохновиться, – качал головой под общий шум Антон Петрович, с неторопливостью возвращаясь к закуске.
– Mon cher, он жрец храма науки, – возразила ему тетушка. – Складно говорить умеет.
– М-да. Молодец, – пробормотал Антон Петрович. – Ну да ничего, мы тоже выступим, мало не покажется…
Красновский между тем усаживался за стол.
– Ну, что, Антон Петрович, гожусь я в тамады? – с довольным видом спросил он.
– Еще бы! – ответил дядюшка.
– Прелестно, Петр Игнатьевич! – сказала тетушка. – Вы просто Демосфен!
– Петр Игнатьевич, поздравляю, – вежливо наклонил седую голову Рукавитинов. – Прекрасный тост.
– Очень правильно сказано, – откликнулся дьякон.
– Ну, а коль правильно… – Антон Петрович поднял графин с водкой, – так и выпить за то не грех!
Привстав, он принялся наполнять рюмки.
В это время попадья подошла к Татьяне и, склонившись к ней, тихо заговорила:
– Татьяна Александровна, душенька, отчего же вы не покушаете ничего? У меня, на вас глядючи, сердце в груди стынет! Разве можно так себя испытывать? Вам же теперь о здоровьице думать надо, душенька вы наша! Съешьте что-нибудь, не печальте нас! Батюшка вон тоже печалится, все меня
