Роман с любопытством наблюдал, как все туже и туже напружинивается леска.
– Ну, ну, полекше, полекше… – шептал старик, упираясь в дно лодки ногами, обутыми в старые кирзовые сапоги.
Морщинистое, коричневатое, словно печеная картошка, лицо его казалось испуганным.
Леска дернулась вбок, зазвенев, как струна, и Роман различил в воде длинную черную рыбину, мечущуюся возле лодки. Положив свой эскиз на корму, Роман схватил лежащий на дне лодки сачок с толстой деревянной ручкой и, сунув его в воду, стал подводить под рыбину.
– Погодь, погодь, – шептал старик, изо всех держа пляшущую по воде леску.
Рыбина была сильной и хитрой и не шла в сачок, норовя нырнуть под днище. Савва бормотал что-то Роману, но тот, ослепленный мгновенно вспыхнувшим азартом, ничего не слышал, приковавшись взглядом к мечущемуся черному профилю.
Вдруг Роман почувствовал удар, сачок в его руках заходил ходуном, лодка накренилась, чуть не вывалив обоих за борт.
– Аааах! – хрипло выкрикнул Роман, откидываясь назад и выдирая из воды невероятно тяжелый сак.
– Держи! Держи! – выкрикнул Савва, протягивая мокрые, блестящие на солнце руки к возникшему из воды саку, в сетке которого бился с трудом поместившийся сом.
Роман перекинул сак в лодку, слегка задев им Савву. Старик прижал рыбину сапогом, но черноспинный гигант не хотел успокаиваться и, прогнувшись, ударил широким, как лопата, хвостом о борт.
– Погодь, погодь, – повторял старик, хватая со дна топорик с короткой рукоятью.
– Держи, а то выпрыгнет! – выкрикнул Роман, стараясь прижать сома ручкой сака.
– Господи, твоя воля… – прошипел старик, занося топор над головой.
Сом затих лишь после трех сильных ударов.
– Ооох, ты ооох, да воскреснет Боог! – пропел Савва, не выпуская топорик из рук и разглядывая неподвижно лежащую рыбину. – Полпуда, как пить дать!
Роман высвободил сак и потрогал рукой широкий, усыпанный темно-бурыми пятнами хвост. В пылу азарта сом казался ему гигантских размеров. Но и теперь он лежал увесистым кольцом, занимая почти треть лодки; разбитая усатая голова по ширине не уступала голове Саввы. Желтовато-белое брюхо мелко подрагивало, и дрожь передавалась прилипшему к лодке хвосту.
– Ишь, не отошел еще, бродяга, – замахнулся было Савва, но, передумав, положил топор и стал вынимать крючок из полуоткрытого косого сомьего рта.
– С добычей тебя, Савва! – проговорил Роман, вытирая рукавом водяные брызги с лица.
– Спасибочки, Роман Лексеич! Да, мил ты мой, без тебя б рази ж мне справиться? Это ж живоглот вон какой, он бы меня под лодку утянул! Вот Господь послал тебя, как нарочно!
Старик вытащил крючок и, сматывая ловкими движениями леску, негромко запел:
– Бог нам рыбки послал, да ловить помогал, да тянуть подсоблял, Роман Лексеича послал, а мы рыбку- то тянули, да спинушки погнули, да ручки натерли, да жилки перетерли, да опа-па-па, опа-па, опа-па, полезай-ка живоглот, да в наш-от огород…
Стряхивая попавшую на куртку и этюдник воду, Роман машинально оглянулся, вспомнив про этюд, и остолбенел: четырехугольная некрашеная корма была пуста.
– Что за черт… – Роман вскочил, шагнул через лавку и, свесившись, посмотрел в зеленую воду.
Во время борьбы с сомом написанный Романом этюд упал в воду. Прессованный тяжелый картон, вероятно, не обладал плавучестью. Загораживаясь от солнца, Роман смотрел вниз, но дна не было видно.
– Савва, тут глубоко? – спросил он у мурлычущего что-то себе под нос старика.
– Глыбко. Такие твари на мелкоте не ходют, – бормотал ничего не ведающий старик. – Я ж почему у камышей стремку привязал? Он, бродяга, в камышах лягухами нажрется, а опосля в омут, вот сюда, где мы щас. Тут яма. И лежит там в тине…
Голос Саввы был настолько мягок и безмятежен, что Роман, хотевший уж было заявить о потере, передумал.
«Радость старику омрачать, – подумал он, рассеяно глядя в воду. – Ладно, что ж теперь. А этюд хороший вышел, цвет я точно взял. Значит, не судьба…»
– Ну, да первый блин комом, – проговорил он вслух.
– Чаво? – поднял голову копошащийся над сомом Савва.
– Ничего. Все к лучшему, говорю. Поплыли домой, старик. Дай-ка я за весла сяду.
– Да чего уж вам руки мозолить, мне ж привычней…
– Садись, говорю, на мое место, – решительно приказал Роман.
Старик послушно перешел на нос, Роман сел за весла, подрулил к протоке и стал грести быстро и широко. С одной стороны, ему было обидно за утерянный этюд, но с другой – он видел в этом некий знак судьбы, постоянно испытывающей его.
«Так неожиданно и бесповоротно, – удивлялся он. – Пять часов я работал в самозабвении, пять часов стремился оживить краски, и мне это удалось. И вот в одно мгновенье провидение отнимает у меня плод моего творчества. Даже не отнимает, а прямо… крадет… Причем крадет при помощи того самого озера, что я писал. Будь на моем месте Сведенборг, так он сейчас бы нашел этому мистическое объяснение. Но мне всегда была чужда мистика, я не верю, что человек – это всего лишь поле брани для невидимых сил. Я же
