Роберт прижал ее голову к своей груди. Если бы только он мог обхватить всю ее и оградить от окружающего ее мира, он бы незамедлительно сделал это!
- С тех пор как мать оставила нас.
- О-о-о, Адди... - Он не думал, что жалость может быть таким всепоглощающим чувством.
- Я спала в-в-вместе с Сарой, а потом, когда мама ушла, я н-н-начала писать в постель, так что отец поместил меня в отдельную комнату, и в-в-вот тогда эт-т-то н-н-началось. Без мамы было очень одиноко и тоскливо, и в-в-вначале мне нравилось, когда он п-п-приходил и л-л-ложился к-к-ко мне.
Слезы текли из глаз Роберта и орошали ее волосы. Они стояли, тесно прижавшись друг к другу, как два стебля сырой травы.
- Ты же была тогда совсем ребенком.
- Это было задолго до того, как я познакомилась с тобой. Задолго до того, как я тебя полюбила.
- Он силой заставил тебя?
- Не сразу. Это началось, когда мне было двенадцать лет.
- Двенадцать... Двенадцать... Боже милостивый, всего двенадцать лет! Он только познакомился с ней тогда. И смотрел, как она играет на пианино с таким угнетенным выражением лица, что, казалось, она уносилась в глубокие дали одиночества. На ней тогда было платье из шотландки с большим белым воротником, низко опускавшимся до ее только начинавшей округляться девичьей груди. Он иногда глядел украдкой на нее, когда ее глаза были прикованы к нотам. Вспоминая, он почувствовал себя виноватым даже за такое незначительное нарушение ее целомудрия.
- Ты тогда только начала созревать.
- Да, - прошептала она.
- И я тоже стал замечать тогда, как ты растешь.
Она промолчала.
- И все стало еще хуже и из-за этого тоже, да?
Она молчала.
- Да, Адди?
- Ты в этом не был виноват, совершенно не был. Ты не знал.
Весь мир вокруг показался Роберту кроваво-красным.
- О-о-о, Адди, прости меня!
- Ты не был причиной всего. Ведь это началось задолго до тебя.
- Почему ты не сказала никому об этом... миссис Смит, Саре?
- Он предупредил меня, что никто мне не поверит. Надо мной все будут смеяться и показывать на меня пальцем. То, что он делал, было запрещено. Я это уже знала. Он сказал, что, если это станет известно, его заберут от нас, мы с Сарой останемся одни и некому будет о нас заботиться. Я поверила ему и боялась рассказывать об этом миссис Смит. А как я могла сказать Саре? Она бы никогда мне не поверила. Она обожала отца. Он был ее кумиром.
Ничего себе кумир! Шок, потрясший Роберта, превратился в ярость. Он убил бы Айзека Меррита, скотство которого искалечило невинного ребенка, слишком юного, чтобы противостоять ему.
- Все то время, когда ты отдалялась от меня, я считал, что это я был виноват, делал что-то не так. Я даже подумал, что ты страдала какой-то страшной болезнью, от которой могла умереть, так сильно ты изменилась, стала такой хрупкой. Сказал ли он тебе, что я говорил с ним о твоем состоянии?
Она отодвинулась и посмотрела ему в лицо.
- Ты говорил с ним?
Он продолжал обнимать ее за плечи и смотрел прямо в глаза.
- Он ответил мне, что между нами существует разница в возрасте, что ты несомненно чувствуешь давление с моей стороны и это создает напряженность. А на самом деле только он давил на тебя.
- О-о-о, Роберт! - Она положила руки ему на грудь. - Я видела, какую боль я причиняла тебе и Саре, я много раз была готова признаться вам.
- Не признаться. Признание подразумевает вину. А ты не была ни в чем виновата.
Его ярость росла.
- Но ты любил меня, а я была недостойна этого.
- Это он хотел, чтобы ты так думала. И он тебе все время подавал такие мысли! - Роберт увидел по ее лицу, что прав. Он мог себе теперь представить, как Меррит манипулировал ею, пугая и унижая, отравляя юный мозг лживыми измышлениями, чтобы держать ее в полном повиновении. Гнев переполнил Роберта. Он схватил кимоно Адди с кровати и набросил ей на плечи. Одевайся, Адди. Ты никогда больше не разденешься ни перед одним мужчиной. Твои испытания окончены. - Роберт яростно ругался, одеваясь. - Будь он проклят, этот мерзавец! Какие же мы были идиоты! А я тоже хорош! Сыграл ему на руку. Пришел к нему просить разрешения жениться на тебе, когда тебе исполнится семнадцать, и он согласился. А ты тем временем отдалялась все больше и больше. Теперь я все понимаю. Теперь все сходится.
Адди оделась. Он схватил ее за руки и сжал их так, что ее пальцы сплелись. Глаза его горели.
- Знаешь ли ты, что я бы дал за то, чтобы он был здесь живой хотя бы на один час?! Я бы оторвал его яйца и забил их ему в рот!
- О-о-о, Роберт!.. - Она ничего не могла сказать в ответ.
- Что нужно сделать, чтобы вытащить тебя отсюда на ночь?
- Роберт, ты не сможешь...
- Я спрашиваю, что нужно сделать! - повторил он еще тверже.
- Ты должен выкупить меня.
- Сколько это будет, примерно?
- Двести долларов.
Он дал ей мешочек с золотом. - Взвесь это.
- Двести долларов?! Да ведь это глупо, Роберт.
- Я чертовски богат. Взвешивай.
- Но Роза будет...
- Мы займемся ею позже... - Он торопливо заканчивал одеваться. Сегодня канун Рождества, Адди. Я не собираюсь оставлять тебя в этом бардаке в сочельник, и, если все будет так, как я хочу, ты вообще сюда больше не вернешься. Так что взвесь золото.
Он наконец оделся, а она продолжала стоять в нерешительности, держа в руке мешочек. Он подошел к ней, взял мешочек и спокойно сказал:
- Извини, Адди, что я повысил на тебя голос. Я сам займусь этим сейчас, пока ты оденешься. Возьми только то, что необходимо для видимости. Я не хочу, чтобы ты забирала какие-то вещи отсюда.
Он увидел, что она тихо плачет, стоя спиной к нему. Он повернул ее лицом и посмотрел в глаза.
- Не плачь, Адди. Время твоих слез прошло, их больше не будет.
- Но, Роберт, что мне делать?! Я же жила здесь, в этих стенах так долго... Ты не понимаешь.
- Ты боишься? - мягко спросил он. Ведь начиная с трех лет она никогда не жила нормально. Уход с ним будет означать возвращение к нормальной жизни, больше того, это будет акт мужества. - Моя бедная, бедная девочка. Конечно, тебе страшно. Но я буду с тобой. А теперь, давай... Одевайся. У тебя есть одежда для улицы?
Она уныло кивнула.
- Где она?
- В моей комнате, Следующая дверь.
- Мы возьмем ее.
Он схватил ее вещи, и они вышли за дверь мрачной, жалкой комнаты, в которую, он поклялся, она никогда больше не войдет. В следующей комнате было темно,
- Где лампа? - спросил он,
- Прямо перед нами.
Когда он зажег ее, белая кошка, лежавшая на кровати, подняла голову и прищурилась, глядя на него.
- Можно, я возьму Рулера? - спросила она.
- Ну конечно. Он единственное приличное существо здесь.
