– Что вас ко мне привело, Владимир Сергеевич? Присаживайтесь, – вспомнив о гостеприимстве.
– Благодарю. Я узнал, что вы близко к сердцу принимаете трагедию, происшедшую в моей семье. Обращаетесь к разным людям с вопросами о моей личной жизни. Уверен, у вас самые благородные намерения, но я бы предпочел, чтобы все интересующие вас вопросы вы задали мне лично. Если вы, конечно, сможете объяснить, с какой стати я вас интересую?
– Есть мнение, что вы будете нашим следующим мэром, – туманно начала я. – Граждане хотят быть уверены: эту должность займет человек во всех смыслах безупречный.
– Несчастный случай с моей супругой лег позорным пятном на мою биографию? – поднял он брови и вообще держался молодцом.
– Вы преувеличиваете, – сказать мне было нечего, и я мысленно пожелала Деду провалиться в ад. – Думаю, есть человек, который лучше меня ответит вам на этот вопрос, – вздохнула я.
– Придется ответить, – кивнул он.
– Ага, только палку не перегибайте. Себе дороже будет. – Я опять вздохнула, и мы впервые посмотрели в глаза друг другу, в его взгляде было праведное негодование, в моем – печаль.
– Ладно, с первым пунктом разобрались, – кивнул он и улыбнулся. Такая улыбка способна растопить лед в морозном январе, а я вовсе не была айсбергом, напротив, чувствовала себя не в своей тарелке. Парень прав на все сто, нет у меня никакого права копаться в его личной жизни, у Деда, кстати, тоже.
– Мой хороший друг в таких случаях любит повторять: «Наше дело холопье», – пожала я плечами.
– Я понимаю, – вновь кивнул он. – Задавайте свои вопросы.
– А вы на них ответите?
– Искренне, вы имеете в виду? Отвечу. Во-первых, у меня нет повода что-то скрывать, во-вторых, это избавит близких мне людей от общения с вами. Ради их спокойствия я готов подальше запрятать свою гордость. Так что вас интересует?
– В субботу ваша дочь покинула клинику без ведома врачей.
– Да, так и было.
– Она встречалась с матерью?
– Нет. На автобусе она приехала в город и позвонила мне. Вика ждала на вокзале, надеялась, что я за ней приеду. Но я был на рыбалке, ее поступок счел безответственным и приказал немедленно идти домой и вместе с матерью ехать в клинику.
– Так она и поступила?
– Домой она не пошла, взяла такси и отправилась в больницу одна.
– Почему вы отправили ребенка в эту клинику, не в тот день, а раньше?
Корзухин вздохнул, потер переносицу и посмотрел на меня в некотором замешательстве. Когда он заговорил, голос его звучал почти доверительно:
– У них разладились отношения. Я имею в виду мою жену и дочь. Девочка последнее время была взвинчена, а Людмила… Людмила была слишком строга с ней. Я сам не знаю, как это могло произойти… Наверное, жена слишком часто говорила о других детях, ставила их в пример Вике, успехи дочери не замечала, а любой ее промах… Иногда мне казалось, что она несправедлива к ребенку. Мне следовало вмешаться раньше, но я сначала не придавал значения их мелким стычкам, пока вдруг… произошла ужасная сцена и… и я был вынужден согласиться с Людмилой: девочке требуется помощь психиатра. Обратился к Фельцману, своему старому знакомому, он обещал помочь. Я подумал, что Вике помощь не повредит в любом случае… это вовсе не психушка, вы же там были и все видели. Прекрасно понимаю, что просто поддался уговорам жены… в общем, мы отвезли Вику в клинику. В субботу утром мы были у Фельцмана, дочь просила забрать ее оттуда, сказала, что хочет домой, скучает… Я готов был согласиться, но Людмила настаивала, что девочке необходимо пройти курс лечения. Поэтому Вика и не хотела видеть мать.
– Почему она сбежала?
– Она же ребенок, а дети не всегда способны объяснить свои поступки. Сбежала и позвонила мне, не зная, что ей делать.
– Жена в тот вечер вам тоже звонила?
– Да. Ей сообщили о поступке Вики, звонивший не назвался. Думаю, это был кто-то из персонала клиники, хотя Фельцман уверяет, что никто не звонил. Людмила, по обыкновению, придала поступку дочери слишком большое значение. Наговорила много несправедливого в ее адрес. Я не сдержался и ответил ей… грубо ответил. Возможно, это и послужило причиной ее странного поведения в тот вечер.
– Странность – это выпитый коньяк?
– Конечно, она была абсолютно равнодушна к спиртному.
– Соседи видели такси возле вашего дома примерно в восемь вечера.
– Да, я знаю. Но ответить, кто к ней приезжал, не могу. Понятия не имею, жена ничего мне не сказала.
– Отправлять Вику в клинику после похорон матери вы не стали?
– Фельцман не настаивал, да и я хочу быть рядом с дочерью в такое время. Сегодня она пошла в школу.
– Она ведь ваша приемная дочь? – осторожно спросила я.
– Она моя дочь. И то, что ее биологическим отцом является кто-то другой, для меня ровным счетом ничего не значит.
Итак, Корзухин утверждает, что не знает, кто навестил его жену в субботу вечером, но его шофер слышал, как он сказал: «Она приезжала?», следовательно, он все-таки знает, но скрывает по какой-то причине.
– Вашей старшей дочери не было в городе в ту субботу? – помедлив, спросила я.
– Конечно, нет.
– Вы в этом уверены?
Он уставился на меня вроде бы в недоумении.
– Я бы знал об этом.
– Что, если у Инны была причина молчать?
– Какая причина? Я вас не понимаю. Она вам что-то сказала?
– Она утверждает, что не приезжала сюда в субботу.
– Значит, так и есть. Мои дети не лгут.
– Какие у Инны были отношения с Людмилой?
– Нормальные.
– Они общались?
– Я женился, когда Инна уехала учиться. – Он помолчал, вновь потер переносицу, вроде бы собираясь с мыслями. – Мне не стоило ее отпускать. В тот момент я больше думал о себе, чем о ней. Мне казалось, все так удачно сложилось…
– А на самом деле?
– Вы же ее видели, – он не смог сдержать горькую усмешку. – Она совершенно одинока, пишет дурацкие картины, по целым дням не выходит из дома. Ее окружение сплошь непризнанные гении. Я боюсь за нее, боюсь, как бы она не поддалась дурному влиянию. Пьющие компании или того хуже… Девочка решила, что не нужна нам. Это неправда, но переубедить ее…
– Вам не приходило в голову, что она в вас влюблена? – перебила я его.
– Что вы хотите этим сказать? – опешил он.
– Она ваша приемная дочь.
– Послушайте… – Он едва сдерживался. – Если то, что о вас говорят, хотя бы на десятую долю правда, вряд ли соображения морали вас волнуют, но… вы не имеете права говорить о моей дочери эти мерзости. Да, в ней до сих пор живет детская обида, да, они практически не общались с Людмилой, и это вовсе не вина моей жены, но говорить такое о девочке…
– Ей двадцать шесть лет.
– Точно. А когда я женился на ее матери, ей было шесть. Я старался быть хорошим отцом, а она была хорошей дочерью. Она и сейчас хорошая дочь, а чтобы увидеть в человеке, заменившем ей отца, мужчину… возможно, у нее есть проблема, всех своих знакомых она поневоле сравнивает со мной, и не в их пользу. По той простой причине, что в ее окружении одни сильно пьющие ничтожества. Она не извращенка, смею вас
