насыпать холмы, проведу канал, вырою пруды. Гурнов даст денег на все, он обязан… он должен… Он живет только потому, что я этого хочу, лишь для того, чтобы я, я мог создать то, что будет восхищать и через сто, и через двести лет. Наперекор всему – нашему климату, нашему менталитету, назло нашей национальной тяге к разрушению, к хаосу.
– Ночью вы поехали в Старогрязново, чтобы насыпать холмы и проводить каналы?
– Не иронизируйте. Ночью порой лучше видишь главное. Детали – да, днем, а главное… У меня внезапно возникла идея. Меня осенило. Я должен был посмотреть, сравнить. И я поехал. Строгрязново… название-то какое, вы подумайте. Оно сотни лет было «грязным». А я устрою там райский сад, Эдем.
– Охрана может подтвердить, что вы были там?
– Я не въезжал в ворота. Не хотел никого беспокоить. Это же чужое владение. Я остановился на берегу реки. Там забор не мешает видеть все как на ладони.
«Свидетелей нет, я так и думал, – Колосов мысленно подчеркнул этот важный факт. – А значит… снова все ложь. Но доказательств тому, что он рванул не в Старогрязново, а в Москву, на Краснопресненскую набережную, подстерегать Голикова, тоже нет».
– Вы закончили, Никита Михайлович? – спросил следователь. – Тогда снова вернемся к протоколу.
Колосов поймал на себе взгляд Балмашова. Было такое ощущение, словно… Словно по стеклу провели наждаком. Потом Балмашов усмехнулся. Достал из кармана платок и аккуратно промокнул уголки губ, где скопилась слюна.
Глава 27
ГИАЦИНТ
Балмашова продержали в прокуратуре намеренно долго. А когда отпустили, Колосов сразу же «пристегнул» к нему негласное наблюдение. Отныне оно должно было сопровождать хозяина «Царства Флоры» везде и повсюду. За «Мерседесом» Балмашова (а они с Тихомировым прибыли в прокуратуру на одной машине) последовала машина оперативно-поисковой группы. Старший группы постоянно был у Колосова на связи. Меры вроде были приняты адекватные, однако напряжение росло. Это напряжение – как электрический разряд – Колосов ощутил еще там, в кабинете следователя.
Образцы крови, изъятые в угнанной милицейской «Волге», были отправлены на исследование ДНК. И это лишь подлило масла в огонь. Колосов мысленно вновь и вновь возвращался к словам Кати – сейчас, после разговора с Балмашовым, вроде бы беспредметного, почти бесполезного в оперативном плане, он, пожалуй, по-настоящему поверил в ее версию.
Балмашов, согласно докладу старшего группы наблюдения, прямо из прокуратуры направился на Ленинский проспект. Точнее, как выяснилось позже, повез Тихомирова к жене, которая (это опять же выяснилось позже) с момента ссоры и отъезда с дачи проживала в квартире своей сестры недалеко от площади Гагарина.
Тихомиров с букетом поднялся в квартиру один. Балмашов терпеливо ждал его в машине во дворе добротного сталинского дома.
На детской площадке галдели дети. На козырьке подъезда ворковали голуби. Время шло. Балмашов сидел, облокотившись на руль. Курил сигарету, стряхивая пепел в окно.
– Ждет, не уезжает, – доложил Колосову по рации старший группы. – Уже почти час сидит.
Колосов собрал оперативников.
– Если принять в качестве основной версию «Царства Флоры», то кандидатов в его следующие жертвы несколько. Тихомиров – один из таковых, – объявил он. – Поэтому при любом малейшем обострении ситуации наша реакция должна быть незамедлительной. Прямых доказательств вины фигуранта в убийствах нет, поэтому главным доказательством должно стать само задержание с поличным при попытке совершения им нападения на очередную жертву.
Оперативники хмуро молчали. Они слишком хорошо знали, какой ценой, какими нервами, какой кровью дается это самое «задержание с поличным».
Сергей Тихомиров вышел из подъезда – один. Красный и гневный, словно после хорошей семейной головомойки. Сел в «Мерседес», с досадой хлопнув дверью. В машине наблюдения, естественно, не услышали разговора между друзьями.
– Ну, как? Удачно? Мир? – спросил Балмашов, туша сигарету в пепельнице.
Тихомиров только скрипнул зубами.
– Дура… какая же дура… Я же еще и виноват, а?
– Все сердится?
– Сердится! Ну, ты скажешь. Да опять послала меня! И гиацинты твои расчудесные не помогли. Нет, ну ты скажи – за что? Я ли о ней не забочусь? Сколько бабла трачу на нее. Ведь не делает же ни хрена. Домработницу ей найми, няньку пригласи. Сама только ванны принимает целыми днями во всех салонах, в парикмахерской часами торчит да пьет как лошадь. От джина глаза уже опухли. Ну, дура, ну, кретинка… Таких дур ревнивых еще поискать…
– Ладно, брось, Сережа.
– Что брось? Как это брось? Чего теперь делать-то, а? С дачи с бандой моей съезжать? Или с этой дурой набитой на… разводиться?
– Возьми детей и махни куда-нибудь с ними на море на неделю.
– Как это я уеду? А наши дела и…
– Я вот тут подумал, – Балмашов посмотрел на него. – Наверное, я отправлю Флоранс к отцу. И сам улечу с ней.
– Улетишь в Париж? – спросил Тихомиров.
– Да, недельки на две. Флоранс скучает здесь, нервничает, никак не может привыкнуть. Я все время
