— Да ты что спрашиваешь! — обрадовался Журка.
— Может, ночевать останусь. Ладно?
— Да, конечно! Ты обязательно приходи!
— Ладно. Пока! — И он, стуча полуботинками, побежал к остановке, где как раз шипел и дергал дверцами автобус...
Автобус увез Горьку, а Журка подумал, что Горькина мать сегодня не на работе. Суббота. И уехал Горька потому, что с ним что-то не так. А может быть, просто не захотел больше обижать Валерика? Или подумал, что Журку с Валериком надо оставить одних? Зачем? Чтобы он, Журка, мог принять какое-то решение?
Троллейбусная остановка была рядом с автобусной. Журка спросил у Валерика:
— Деньги у тебя есть?
— Зачем?
— На дорогу.
— У меня талоны есть... — Валерик потянулся к синему кармашку с колечками.
— Ну и хорошо. Садись на «шестерку» и кати домой.
Валерик широко открыл глаза — не черные, а темно-темно-коричневые. Шепотом спросил:
— А как... твой папа?
— Ну зачем ты моему папе? — со вздохом сказал Журка. — Ты что, всерьез думаешь, что он будет на тебя в суд подавать?
Валерик низко опустил голову и проговорил:
— Правда не будет?.. Мама за стекло уже деньги заплатила... И за лечение может, если надо...
— Вон идет «шестерка», садись, — сказал Журка. Троллейбус распахнул двери, но оттуда сердито донеслось:
— Дрынка!
Валерик будто обрадовался:
— Мне на этом нельзя.
— Подождем.
Валерик переступил тонкими ногами и опять спросил нерешительно:
— А он правда... он мне... ничего?
Журка подумал.
— Ты где живешь?
— Я? На «Сельмаше».
— Адрес какой?
— Я... Механизаторов, четыре. Квартира два.
— Ну и ладно. Если чего, я тебя найду... Да не бойся... Только не вздумай связываться опять с этим Репой и с другими дураками. А то снова вляпаешься.
— Не... я не буду, — сказал Валерик.
Потом он уехал в тяжелом пузатом троллейбусе, а Журка пошел домой. С облегчением, но в то же время с досадливым чувством, будто недоделал что-то важное. А что — не знал.
Опыт разговора с открытым ртом
— Это ты, Журавель? — спросил отец из кухни, когда Журка вернулся. Журка заулыбался: чуть ли не впервые в жизни он услыхал от папы свое журавлиное прозвище. Не слишком точное, правда, но разве в этом дело?
— Угу, — откликнулся он и остановился в дверях кухни. Отец, нагнувшись над раковиной, мыл тарелки: видимо, он только что пообедал.
Журка несколько секунд смотрел на отцовскую спину. Потом весело сказал:
— Ты удобно стоишь...
— Чего?
— Ничего-ничего. Так и стой, — засмеялся Журка. И с разбега прыгнул отцу на спину. Тот крякнул, тряхнул плечами, но Журка вцепился прочно.
— Ты что, обалдуй! Чуть тарелку не грохнул. — запоздало закричал отец. — Вот мама бы дала нам... Ну-ка слазь!
— Не-а... — отозвался Журка. — Ты меня лучше прокати.
— Ю-рий...
— Ну что «Юрий»? Почти двенадцать лет Юрий. А ты прокати, ты меня давно не катал. Все равно не слезу.
— Орясина, — проворчал отец, и Журка понял, что он старается не улыбаться. — Тебя уже на прицепе возить надо...
Потом отец покорно вздохнул, подкинул Журку на спине и ухватил под коленки. Журка взвизгнул — пальцы были мокрые и холодные. Отец тяжелыми шагами грузчика понес его через квартиру. Посреди большой комнаты Журка вдруг сказал:
— Постой, папа... — И прямо в ухо отцу прошептал: — Помнишь мальчика, который сегодня с нами был?.. Папа, это он бросил камень в машину.
Широкая спина затвердела. Журка медленно съехал с нее, встал перед отцом и, глядя ему в грудь, перебирая пуговки на его рубашке, рассказал все, что было. Потом поднял глаза.
— Я, папа, сказал ему, чтобы ехал домой, не дрожал больше. Он и так намучился.
Отец хмыкнул, потирая украшенный заплаткой подбородок. Сказал растерянно:
— Вот ведь, надо же... А с виду такой цыпленок.
— А он такой и есть, — отозвался Журка. — Просто все у него получилось как-то... будто все против него.
— Ну и ладно, что уехал, — задумчиво сказал отец. — Я с ним как бы стал говорить? Это дело тонкое... педагогическое. Только у меня вот какая мысль...
— Какая? — встревожился Журка.
— Может, ему лучше было бы, если бы его от матери забрали? Если она с ним... так вот обращается.
— Не знаю, папа... — нерешительно проговорил Журка. В самом деле, откуда он мог знать? — Папа, он же ее любит. Если его заберут, она совсем... А он будет думать: как она там без него? Что у него будет за жизнь — каждый день в тоске...
— А сейчас у него хорошая жизнь?
— Ну, нет, конечно... Но все-таки не один. — Журка опустил глаза и, подавив смущение, признался:
— Я бы без мамы не смог...
Отец моргнул, неловко улыбнулся, шевельнул губами, словно хотел спросить: «А без меня?»
Журка молча ткнулся лбом ему в грудь.
Маленький Максимка боком сидел на трехколесном велосипеде и насупленно поглядывал на подходившего Журку.
— Почему Федота не пхинес?
— В дхугой хаз...
— А ты не дхазнись...
— Не буду, — согласился Журка. — А ты чего сердитый?
— Жизнь такая, — меланхолично откликнулся Максим. — Одни непхиятности... В велосипеде тохмозов нет. На дом наехал, колготину похвал. Видишь, дыхка... — Он дернул коленкой.
