Глупее ничего придумать не мог, но, к счастью, в это время деду стало не до меня. Течение отнесло поплавок к камышам, он резко ушел под воду, удилище изогнулось, и дед едва не свалился с пристани. Вода у камышей забурлила крутым кипятком, дед выхватил из кармана нож и отсек леску.
— Черт! — ругнулся он. — Ходят всякие, отвлекают! Чуть сам пираноиду не попался...
Вода у камышей начала успокаиваться, но кое-где со дна продолжали всплывать редкие пузыри, лопаясь на поверхности белесым паром.
Дед снова полез в карман, достал ключ с номерком и протянул мне.
— Держи. Второй этаж, девятая комната. — Он покосился на Буратино. — Или вам нужно две комнаты?
— Хватит одной, — сказал Буратино, принимая ключ. — Он золотой?
— Чего?! — вытаращился на него дед. — Я тебе что — черепаха Тортилла?
Вода у камышей вздулась горбом, и оттуда с характерным звуком плевка вылетела обрезанная леска с крючком, грузилом и поплавком. Подобно лассо, леска накрутилась на удочку, больно ударив деда грузилом по руке.
— Да пошли вы все!.. — зычно гаркнул дед, отвернулся и принялся выковыривать из рукава брезентовой робы впившийся в нее крючок.
Интонации в его голосе живо напомнили дворника Михалыча. Было что-то общее у двух стариков, и не только сварливый характер.
— Пойдем, — сказал я Буратино. — Не будем мешать.
— Вот-вот, — не оборачиваясь, пробурчал дед. — Топайте...
Я взобрался по тропинке на косогор и направился к домику. Буратино вприпрыжку следовал за мной, держа в руке громадный ключ, чуть ли не в половину своего роста. В сказке Толстого соотношению длины золотого ключика и роста деревянной куклы не уделялось особого внимания, и проверка на натуре ставила под сомнение сказочные похождения Буратино. Что поделаешь, там — литературная гипербола, здесь — реальность, больше похожая на бред.
Тропинка петляла между деревьями, и были они самыми обычными: сосны, ели, березы, осины. Между стволами поблескивало полотно с виду такой же обычной реки, в которой водились глазастые устюпенды, а в омуте у камышей сидел загадочный пираноид. Куда меня деревянный Сусанин завел?! Или... Быть может, специалисты «Горизонта» уже поработали со мной, и я, спеленатый в смирительную рубашку, лежу на кровати в дурдоме, а все что вижу, — иллюзорный мир, навеянный больным воображением?
Здание на берегу было сложено из потемневших от времени бревен и напоминало по архитектуре боярский терем. Бочонками выгнутые стены, островерхая крыша с деревянным петухом на коньке, резные наличники окон, узорчатые ставни. Но когда мы обогнули здание с торца и вышли к крыльцу, я обомлел. Справа к терему примыкала несуразная, мерцающая радугой полупрозрачных стен сферическая пристройка. Местами в ней виднелись идеально круглые, как в хорошо выдержанном сыре, громадные дырки, сама пристройка ритмично то расширялась, то сжималась, будто дышала.
— Это еще что?! — изумился я.
— Что, что... — пропищал Буратино. — Гостиница. Заходи!
Он затеребил меня за штанину. Не в силах оторвать взгляд от эфемерной постройки, я шагнул вперед, споткнулся о крыльцо и едва успел ухватиться за перила.
— Под ноги гляди! — прикрикнул на меня Буратино.
Я опустил взгляд под ноги и, придерживаясь за перила, перевел дух. Ушибленный палец на ноге болел по-настоящему, но это вовсе не исключало вероятности, что я ударился о спинку кровати, к которой меня пристегнули санитары в сумасшедшем доме. Боль — хороший способ определить, снится тебе что-то или происходит наяву, но вот определителя между явью и грезами сумасшедшего, насколько знаю, не существует.
Ступеньки крыльца были деревянными, основательно стертыми, перила — некрашеными, отполированными ладонями постояльцев. В лесной гостинице останавливались часто, и никого, похоже, не удивляла несуразная пристройка.
Я поднялся по скрипучим ступенькам и взялся за ручку массивной деревянной двери, на которой корявыми буквами было вырезано «Приют пилигримов». Надпись была неаккуратно закрашена красной охрой, но борозды были глубокими, и надпись легко читалась. Не рискнув покоситься на призрачную пристройку, я представил, что за «пилигримы» здесь могут останавливаться, и меня передернуло. Однако деваться было некуда, я тяжело вздохнул, открыл дверь и переступил порог.
Холл гостиницы оказался небольшой комнаткой, оформленной под горницу деревенской избы. Дощатые полы, бревенчатые стены, вышитые красным крестиком занавески на окнах. В левом углу располагалась стойка регистратора, а в правом — вместо двери в коридор — створки лифтовой кабины. За стойкой сидел рыбак с причала.
— Добрый день, — поздоровался он таким тоном, будто мы с ним никогда не встречались, и представился: — Комендант гостиничного комплекса Александр Михайлович Затонский. Прошу зарегистрироваться.
Я во все глаза смотрел на него. Аккуратно подстриженная бородка, расчесанные на пробор волосы, белая косоворотка... Как он успел нас опередить, переодеться, причесаться и бороду подстричь? Ни слова не говоря, я подошел к окну, отдернул занавеску и выглянул. Рыбак в брезентовой робе, нахохлившись, по- прежнему сидел на деревянном причале. Из рук торчала удочка, рядом стояло ведро с пресловутыми устюпендами. Близнецы, что ли?
— Голографическая копия, — сказал Буратино.
Я покосился на коменданта за стойкой и снова посмотрел на рыбака. Да какая мне разница, кто из них настоящий, а кто копия?
Отойдя от окна, я подошел к стойке. Комендант Затонский, не делая ни одного движения, поворачивался на стуле, все время оставаясь ко мне фас, словно был плоскостным изображением. Теперь
