Войдя в кафе, я ожидал увидеть Мирона во главе стола в окружении собратьев-художников. Любил он, когда водились деньги, пустить пыль в глаза. Да и бармен намекнул, что Мирон деньгами сорит. Но в кафе находилось всего три посетителя. В одном углу пара тинэйджеров потягивала пиво, а в другом углу сидел Мирон один на один с наполовину опорожненным графинчиком водки. С хмурым видом он ковырялся в тарелке и ни на кого не глядел.
Я подошел к стойке бара, кивнул.
— Добрый вечер, Денис Павлович, — поздоровался Сережа, достал из-под стойки увесистый гроссбух и открыл. — В этом месяце вы пиво ещё не получали. Какое предпочитаете?
— Не надо пива, — сказал я. — Дай-ка мне бутылочку хорошего коньячку.
Я полез в карман и вдруг осознал, что рублей на коньяку меня не хватит. С трудом наскреб мелочь за проезд в трамвае.
Сережа с сомнением смотрел на меня, не спеша подавать коньяк.
— У тебя сдача будет? — спросил я, доставая стодолларовую банкноту.
Бармен с недоверием взял купюру, потер между пальцами, посмотрел на свет.
— Вы что, с Савелием Ивановичем сговорились? — спросил он. — Или один станок на двоих соорудили?
— Нет, мы по старинке гусиным пером рисуем. Всю ночь старались.
— Боюсь, не наберу сдачи, — покачал головой Сережа. — Видите, народу почти нет, — повел он глазами в сторону зала. — С трудом разменял Савелию Ивановичу.
— Тогда занеси в свой гроссбух как предоплату моих будущих посещений. Устраивает?
— Можно и так, — согласился бармен.
Его устраивало, а вот меня... Не знаю, доведется ли еще когда в кафе зайти. Если не доведется, то и о деньгах жалеть не стоило.
— Вам какой коньяк — отечественный, заграничный?
— Армянский. Но из лучших.
Бармен снял с полки бутылку «Арарата» и поставил на стойку.
— Что еще?
— Пусть Светочка закуску принесет. На твое усмотрение.
Я взял бутылку и направился в угол к столу Мирона.
— За сколько сребреников продался? — спросил я, ставя бутылку перед Мироном.
Он поднял глаза, посмотрел на меня долгим взглядом, затем молча полез в карман, достал пачку долларов и бросил на стол. Купюры веером рассыпались по столешнице.
— Спрячь, — посоветовал я, снял шапку, куртку, кинул на свободный стул и уселся напротив Мирона. — Не увеличивай инфляцию.
По-прежнему не говоря ни слова, Мирон собрал доллары со стола и засунул в карман. То ли был в стельку пьян, то ли в глубочайшей депрессии.
Подошла официантка Светочка, симпатичная блондинка в фирменном голубом платьице, поставила на столик рюмки, блюдечко с нарезанным лимоном и салат из крабов.
— Крабы настоящие? — поинтересовался я. — Или крабовые палочки?
— Для вас, Денис Павлович, только настоящие, — иронично усмехнулась Светочка. — И свежие. Только что из консервной банки.
Когда хозяина в кафе не было, она позволяла себе иногда подшутить над клиентами. Впрочем, незлобно, и никто на нее не обижался.
Мирон посмотрел на салат, затем на свою пустую тарелку и наконец-то разлепил губы:
— А мне под водочку еще селедочки... э-э... такой же, как была...
— Под шубой? — подсказала Светочка.
— Да. И это... Холодец с хреном. — Он посмотрел на меня затуманенным взглядом. — Две порции.
— Все?
— Пока все.
Светочка развернулась и ушла.
— По коньячку? — предложил я, скручивая пробку с бутылки.
Мирон отрицательно покачал головой.
— Нет. Я водку...
Я внимательно посмотрел на Мирона, но опять не понял, пьян он или заторможен.
— Как же ты без селедки водку пить будешь? — сыронизировал я, поменяв местами причину и следствие в знаменитой булгаковской фразе.
— Смешивать не люблю, — буркнул Мирон, старательно отводя глаза в сторону.
— Брось, — поморщился я, разливая коньяк по рюмкам. — Водку пивом полировать для тебя нормально,
