мне не поверишь, если я буду уверять, что детей находят в капусте? Я не знаю, скоро ли представится нам случай поговорить наедине. Поэтому я тороплюсь просить тебя: разреши своим детям, когда они влюбятся, сделать выбор по своему вкусу. Обещай мне это, я очень прошу!
— Но политические соображения, мама!..
— У тебя будет много детей. Твоему сыну может понравиться какая-нибудь принцесса. Дай свое согласие. Но завещай всем Бенардоттам, чтобы они женились только по любви.
Длинные ресницы удивленно затрепетали.
— Но если кто-нибудь из них влюбится в человека, простого сословия? Посудите, мама…
— О чем судить? Ведь и мы, Бернадотты из простого сословия.
Звучали залпы. К нашему судну приближался катер. Я поднесла бинокль к глазам.
— Жозефина, быстренько попудри нос. Оскар на борту катера.
Берег покрыт людскими толпами. Оскар и Жозефина стояли рядом, очень близко друг к другу, и приветствовали толпу взмахами руки. На Жозефине было щегольское синее платье и горностаевая накидка, уже чуть пожелтевшая. Когда-то эта накидка принадлежала Жозефине, и за нее Наполеон заплатил много денег. Гортенс уже давно подарила ее девочке на память об умершей бабушке.
— Мы прибыли, Ваше величество, — доложил Левенгельм.
Я повернулась.
— Мари, скажи Пьеру, что пора прицепить ногу. — Мои ладони были совсем мокры от волнения.
— Тетя, посмотри, сделана триумфальная арка из березовых веток! — закричала Марселина.
Иветт подошла с зеркалом. Немного пудры, помады на губы, румян и чуть-чуть золота на веки. Мари накинула мне на плечи тяжелую накидку из норкового меха. Я подумала, что серебристо-серый бархат и накидка из норки как нельзя более подходят для свекрови…
Жесткая рука Мари сжала мою руку. Ее постаревшее лицо прорезали глубокие морщины.
— Ну вот, и конец путешествию, Эжени…
— Нет, Мари. Это только начало.
Пушки замолкли, и раздались звуки оркестра. Марш. Звучат фанфары.
— Это я сочинил для тебя, — говорит Оскар. Он говорит это «Сверкающей звезде».
Левенгельм вновь подает мне бинокль. Я вижу пальто из темно-лилового бархата и белые перья на шляпе. Все отходят, и я остаюсь одна у борта. Звучит шведский гимн. Огромная толпа на пристани застывает в неподвижности, только трепещут мелкие зеленые листики берез на триумфальной арке.
Потом двое мужчин подходят ко мне, чтобы помочь мне спуститься на берег. Улыбающийся граф Браге и бледный от волнения Розен.
Но рука в белой перчатке отстраняет их, лиловое пальто появляется рядом со мной, и я чувствую свою руку в знакомой, родной, крепкой и сильной руке.
Толпа кричит, пушки стреляют, оркестр играет.
Оскар помогает сойти на берег наследной принцессе. Под триумфальной аркой навстречу мне выталкивают маленькую девочку в белом платье. Ребенка не видно за огромным букетом белых лилий и желтых тюльпанов. Она тихонько, запинаясь, говорит приветственный стишок. Потом она вкладывает мне в руки букет. Она не ожидает моего ответа, но когда я открываю рот, вдруг наступает мертвая тишина.
Я умирала от волнения, но мой голос звонок и спокоен. Я начала словами: «Яг хар йарит ленге борте»…
Я почувствовала, что все затаили дыхание. Я говорила по-шведски. Королева говорит по-шведски!..
Я сама составила эту маленькую речь и заставила Левенгельма перевести ее на шведский язык, а потом учила ее наизусть. Слово за словом… Как это было трудно! Но мои глаза наполнились слезами, когда я произнесла: «Ленге леве Суериге!»
Мы проезжали по улицам в открытой коляске. «Сверкающая звезда», рядом со мной, приветственно кивала головой направо и налево. Жан-Батист и Оскар сидели напротив нас.
Я держалась прямо и улыбалась толпе. Улыбалась, улыбалась так, что, наконец, у меня заболели губы.
— Я поражен тем, что ты обратилась с речью по-шведски, мамочка, — сказал мне Оскар. — Ты просто не представляешь, как я горжусь тобой!
Я почувствовала взгляд Жана-Батиста. Но не могла ответить ему взглядом. Потому, что мы находились в открытой коляске среди огромных толп народа.
Я вдруг сделала открытие, что влюблена в него как прежде. А может быть еще больше, чем прежде, еще сильнее… Я была просто не в силах разобраться в себе, так захлестнуло меня мое чувство.
Потом я вспомнила: ведь он уже дедушка, но даже не подозревает об этом!..
Глава 56
Дворец Дротнингхолм в Швеции, 16 августа 1823
Сегодня ночью я в первый раз была призраком. В светлом пеньюаре я изображала из себя «даму в белом» и, как привидение, скользила по покоям дворца.
Беда в том, что ночи совершенно светлые, и всю ночь можно ходить по комнатам, залам и коридорам, не зажигая свечи. В мой первый приезд я так ходила по дворцу вся в слезах. Сейчас, через двенадцать лет, я шла легким, танцующим шагом.
Оскар и «Сверкающая звезда» закружились в вихре балов и приемов, а Жан-Батист как всегда погружен в работу. Он пытался даже уверить меня, что так устает от работы, потому что стар. Ему шестьдесят лет… Но я подняла его на смех. Его и его положение старого холостяка в этом громадном королевском замке — летней резиденции.
Сейчас мы здесь, в Дротнингхолме, и отдыхаем от многочисленных приемов и балов, данных в нашу честь.
Вчера я легла довольно рано, но не смогла заснуть. Часы пробили полночь. Сегодня 16 августа… «16 августа началось», — подумала я. Я надела светлый пеньюар и стала бродить по комнатам дворца. Везде царила тишина, скрипел паркет под моими ногами. Как я ненавижу дворцы!
В кабинете Жана-Батиста я увидела белый мраморный бюст Моро, который Жан-Батист увез с собой из Парижа. Я на цыпочках подошла к туалетной комнате Жана-Батиста. Вошла… и в ужасе отшатнулась. На меня было направлено дуло пистолета. Кто-то крикнул по-французски:
— Кто идет?
Я сразу успокоилась.
— Призрак, Фернан, — сказала я смеясь. — Только призрак!
— Ваше величество меня испугали, — смущенно сказал Фернан.
Потом он вскочил с походной кровати и поклонился мне. На нем была длинная ночная рубашка, а в руке пистолет. Кровать стояла поперек двери, ведущей в спальню Жана-Батиста.
— Вы всегда спите под дверью Его величества, Фернан? — спросила я.
— Всегда, — заверил Фернан. — Потому что маршал опасается…
Дверь широко распахнулась. Жан-Батист был еще одет.
— Что здесь происходит? — он рассерженно. Я сделала придворный реверанс.
— Ваше величество, призрак просит аудиенции…
— Уберите кровать, чтобы Ее величество могла пройти, — приказал Жан-Батист.
Фернан, придерживая рубашку на груди, поспешно отодвинул кровать. Я впервые после приезда в Дротнингхолм, оказалась в спальне Жана-Батиста. На бюро и возле него на полу были разбросаны бумаги и фолианты. Он, как всегда, учился. Как в Ганновере, как в Мариенбурге.
Жан-Батист устало потянулся и ласково спросил:
— Что понадобилось призраку?
— Призрак только решил представиться, — сказала я, вытягиваясь в большом кресле. — Это призрак молодой девушки, которая когда-то вышла замуж за молодого генерала и легла с ним в постель, где под одеялом лежал букет роз с шипами…
Жан-Батист сел на ручку моего кресла и обнял меня.
— А почему призрак появился именно этой ночью? — Потому, что сегодня как раз двадцать пять лет с той ночи, — сказала я тихонько.
— Боже мой, сегодня ночь нашей серебряной свадьбы! — сказал он. Я прижалась к нему.
