— Сегодня днем. Я был у них дома. Я сказал, что скоро мое совершеннолетие…
— Через два года! — уточнил отец.
— Ну… да, в общем — скоро, и ты собираешься передать полностью в мои руки один из наших филиалов. Ведь ты собираешься? — Я нежно потерся щекой о его плечо, скашивая на него глаза.
— Ну, допустим, и что?
— И то, что я уже должен потихонечку формировать свою команду из близких, преданных мне людей — друзей, которым я доверю. А Леонид как раз подходит на роль моего личного помощника и телохранителя. Мы же друзья, и он, если нужно, за меня жизнь отдаст! Ведь ты же сам просил Павла Ивановича, чтобы он обеспечивал мою безопасность. И он — его сын, так что тут получается в некотором роде преемственность и связь: Павел Иванович — твой телохранитель, а его сын — телохранитель твоего сына. Логично?
— Ну, логично, и что дальше?
— А тут, я сказал, представляется как раз такой случай — Я отправляюсь в поездку, мне нужен личный помощник и… хороший, верный товарищ. Вот и прекрасная возможность для первого Лёнькиного задания — в качестве сопровождающего, который постоянно будет при мне. Это уже как бы начало его карьеры.
— Так. А Павел Иванович?
— Конечно, согласился! Когда я передал ему деньги…
— Ты передал ему деньги?!! Какие деньги?
— Зарплату для Лёньки… и компенсацию для него. Передал в конверте… от тебя. Там твоя печать и подпись: «Золотов». И написано: «Для использования в лучших целях по Вашему усмотрению». Это те деньги, которые ты подарил мне весной. Ну, я и усмотрел эту цель, — закончил я упавшим голосом и поднял на него глаза: — Отец, я не хочу ехать один!
— Ты даже не пожалел свои собственные деньги? — сказал он задумчиво — М-да… И ты сказал, что все это тебе поручил передать я?!!
— Да, — ответил я грустно. — И сказал, что ты уже обо всем договорился в школе, и Лёньку отпускают вместе со мной — на тех же условиях, что и меня.
— Ну, Женька!!! — отец резко встал.
— Да, отец, я знаю, я нехороший. Я виноват, накажи меня. Я взял из своих вещей среди чемоданов узкий кожаный ремень и подал ему, затем, потупив глаза, трогательным жестом покорности и смирения развязал полотенце на своих бедрах и, голый, вытянулся перед ним на диване, выражая полную готовность быть сурово наказанным.
— Я готов, — сказал я тихо. — Выпори меня хорошенько, как я того заслужил.
Пауза. Играла музыка Малера, Симфония номер семь… Отец осторожно коснулся рукой моих нежных частей, пониже спины:
— Надо же, — вздохнул он, — следы от розги… до сих пор не заживают… И здесь, и по всему телу… — Он легонько провел рукой по моему позвоночнику, по лопаткам, плечам: Худенький ты какой у меня… — Затем мягко запустил пальцы в мои густые, мокрые волосы и осторожно повернул мое лицо к себе. Я смотрел на него широко открытыми глазами, моргая, и молчал.
— Женька… — сказал он таким голосом, словно видел меня в первый раз, и разглядывал меня, будто изучая. Откуда ты взялся, Женька?
— Что? — не понял я.
— Я говорю: откуда ты взялся, Женька? — спросил он задумчиво. — Откуда ты взялся на этом белом свете. Тебя же не было… — Я лежал неподвижно, глядя на него, он задумчиво перебирал мои волосы.
— Ну ладно, — сказал он через минуту уже совсем другим, своим обычным шутливым тоном. — Что сделано, то сделано. Однако каков ты, парень! Как ловко! Я все больше не перестаю тебе удивляться! Ну, моя природа, точно! Вставай! Надень трусики, а то простудишься!
Я живо вскочил, рассмеявшись:
— Весь простужусь, или только жизненно важные органы?
Отец тоже рассмеялся:
— Смотри, они скоро тебе могут понадобиться! Будь с ними аккуратнее!
Становилось весело.
Я убежал в свою комнату, достал из коробочки и надел узкие-узкие, серебристые трусики — стринги. Вернулся в зал и встал посередине, задорно подбоченившись:
— Ну как, ничего? — Я повернулся так, повернулся этак, смеясь.
Отец допивал свое пиво на диване:
— Ничего, — проворчал он, оглядев меня. — В смысле ничего не прикрывают. Все следы от розги видно. Бесстыдник! Откуда у тебя эта эротическая гадость? Где ты их достал? — он хмурился, но улыбался.
— Ты же сам мне их купил, — скромно сказал я.
— Что ты несешь? Когда я покупал тебе такие трусы?
— В бутике, когда мы покупали мне зимнее пальто. Я взял их с прилавка, целую коробочку, там семь штук, все разных цветов — это Франция, знаешь, какие красивые, шелковые! А ты заплатил вместе с пальто, и не заметил.
— Ах ты, озорник!
Я рассмеялся, он, вслед за мной, тоже. Я кружился перед ним, как волчок. Он пытался с дивана поймать меня рукой, но не успевал. Я прыгнул через него на диван и ловко вытянулся между отцом и спинкой — диван был узкий, но я легко вписался со своей комплекцией.
— Так с Лёнькой решено? — сладко прошептал я ему в ухо.
— Решено… директор филиала! — он хмыкнул.
— А насчет Павла Ивановича? — опять спросил я в ухо. — Ну, в смысле, нужно, чтобы ты завтра подтвердил, что все это поручил мне ты… И еще, скажи, чтобы он сам зашел в школу, сказал, что Лёнька тоже едет, на тех же условиях, что и я, а то он думает, что ты уже говорил про Лёньку. — скажи, что этого недостаточно, нужно, чтобы он сам, ладно?.. Хитрый я, да?
— Ох, хитрый. Выпороть бы тебя, Женька, как следует!
— Выпори! — Я рассмеялся, нежно прижавшись к нему.
Он обнял меня, играя моими волосами. Затем вздохнул.
— Ладно. Договорились. Подтвержу. Можете собираться, готовиться. — Он покачал головой, усмехнулся: — Конечно, я все устрою, куда я денусь. Коварный, ты знаешь свою силу…
Часть 11
На следующий день мы с Леонидом явились в школу — для получения задания на месяц. Я был здесь первый раз за этот год. В коридорах сияло солнце. Оно теперь будто везде нам сопутствовало, да и настроение было такое же. Я со всеми здоровался, все бурно меня приветствовали, подшучивая над моим здоровым, цветущим видом.
— Что-то не похоже, Женька, что ты нуждаешься в поездке на лечение! А уж Лёнька Журавлев — тем более!
Действительно — загорелый, отоспавшийся, в новенькой школьной форме, сшитой на заказ, я выглядел скорее вернувшимся с курорта, чем наоборот. Впрочем, все понимали, что тут кроется что-то более интересное и необычное. Потом оказалось, что кое-какие слухи просочились из учительской: молодая преподавательница — практикантка пересказала утром нашим старшеклассницам примерное содержание беседы директора и других учителей сначала с моим отцом (кто он такой, знали все), а затем и с Павлом Ивановичем, который заходил утром перед занятиями. Когда мы явились, время близилось уже к обеду, и за учебный день приблизительный рассказ учительницы оброс цветистыми слухами и красочными подробностями, на которые так способны насмешливые старшеклассники. К моменту нашего появления о нас уже рассказывали целые истории, даже в стихах. Мы не обижались, было, наоборот, приятно и очень
