— Бедняжка! — негромко сказала она.
За завтраком настроения в группе распределились совершенно иным образом, чем вчера. Страх Бена исчез, к нему вернулось более свойственное ему мужественно-веселое настроение. Свежая погодка и сильный антициклон, пришедший с севера, многократно увеличили его надежды на успех восхождения. Свежевыпавшему снегу на самых высоких ледниках не хватило еще времени, чтобы превратиться в лед и навечно слиться со льдом ледников, но пока погода держалась, сход большей лавины был маловероятен.
— Если только не задует фен, — внес мрачную поправку Карл.
Вероятность фена была на уме у каждого из группы, но разговорами о ней уменьшить ее было невозможно. Эти блуждающие вихри теплого воздуха, изредка проскальзывающие в Бернский Оберланд, нельзя ни предсказать, ни надежно защититься от них. Фен вызывает яростные бури в горах, а снег под воздействием теплого воздуха становится ненадежным и лавиноопасным.
Настроение Карла также изменилось с прошлого вечера. Свойственная ему нервная агрессивность сменилась капризной обиженностью. Частично, как полагал Джонатан, это объяснялось сожалением, что вчера он высыпал весь свой душевный сор к ногам Джонатана. Отчасти это также объяснялось и тем, что он переспал с Анной — и его протестантская мораль, пропитанная идеями греха и воздаяния, не могла так легко и быстро сбросить это бремя на следующее же утро, да еще в присутствии мужа.
И действительно, Жан-Поль был в это утро хмур. Он видел весь зажатый, раздраженный, и больше всего досталось от него официанту, который и так-то не являлся образцом сообразительности и ловкости; Джонатан полагал, что Жан-Поль старается подавить в себе сомнения в собственных силах, охватившие его теперь, когда момент начала восхождения неумолимо приближался.
Андерль, лицо которого расплылось в блаженной улыбке, пребывал в почти йоговском спокойствии. Взор его был направлен в никуда, а внимание — внутрь себя. Джонатан без труда определил, что он так настраивается на подъем, до которого оставалось всего восемнадцать часов.
Поэтому, поскольку другие пренебрегли своими светскими обязанностями, груз застольной беседы приняли на себя Джонатан и Анна. Внезапно Анна остановилась посреди фразы, неотрывно глядя на что- то у входа в столовую.
— Боже мой! — шепнула она, положив руку на руку Джонатана.
Он обернулся и увидел всемирно известный супружеский тандем, прибывший накануне и присоединившийся к Айгерским Пташкам. Они стояли у входа, медленно озираясь в поисках свободного столика в полупустой столовой, пока не убедились, что их присутствие замечено всеми людьми, заслуживающими внимания. Официант, угодливо трепеща, устремился к ним и провел их к столику рядом с альпинистами. Актер был наряжен в белую куртку а-ля Неру и носил четки, что никак не гармонировало с его опухшим, изрытым оспой, пожилым лицом. Волосы его были взбиты с точно рассчитанной парикмахером небрежностью. Жена была одета агрессивно-ярко, в широченные брюки с восточным узором и присборенную блузку. Брюки и блузка диссонировали по цвету самым вызывающим образом. Свободный покрой наряда весьма существенно скрадывал ее пухлость, тогда как глубокий вырез предназначался для того, чтобы обратить взоры на выпуклости значительно более приемлемого свойства. Между грудями болтался бриллиант совершенно вульгарного размера. Глаза у нее, однако, были еще прекрасны.
После того, как женщина села, произведя целый каскад шуршащих звуков, мужчина подошел к столику Джонатана и наклонился, положив одну руку на плечо Андерля, а другую — на плечо Бена.
— Хочу пожелать вам, ребята, самой большой удачи во всем огромном белом свете, — сказал он с предельной искренностью, уделяя особое внимание музыке собственных согласных. — Во многом я вам завидую. — Его ясные голубые глаза подернулись какой-то невысказанной личной печалью. — Это то самое, что и я мог бы сделать... когда-то. — Затем отважная улыбка согнала печаль с лица. Он пожал плечи, на которых лежали его руки.
— Ну, что же. Еще раз — удачи!
Он вернулся к жене, которая нетерпеливо водила сигаретой в мундштуке и приняла поднесенную с опозданием зажигалку мужа без благодарности.
— Что служилось? — шепотом спросил Бен у всей компании.
— По-моему, благословение, — сказал Джонатан.
— Во всяком случае, — сказал Карл, — они хоть на время отвлекут от нас внимание прессы.
— Где, черт возьми, этот официант?! — ворчливо спросил Жан-Поль. — Кофе подал совсем холодный!
Карл нарочито подмигнул всем собравшимся.
— Андерль, пугни-ка официанта своим ножичком. Тут же примчится как миленький.
Андерль покраснел и отвернулся, и Джонатан понял, что Фрейтаг, пытаясь сострить, затронул неприятную тему. Смутившись от резкого похолодания за столом, вызванным его неловкостью, Карл упорно продолжал, повинуясь чисто немецкому инстинкту исправлять положение путем его усугубления.
— А вы не знали, герр доктор? Мейер с ножом не расстается. Бьюсь об заклад, что он и сейчас у него под пиджаком. Покажи нам, Андерль.
Андерль покачал головой и отвернулся. Жан-Поль попытался смягчить неловкую ситуацию, вызванную тупостью Фрейтага, и поспешил разъяснить Джонатану и Бену:
— Дело в том, что Андерль ходит в горы в разных частях света. Преимущественно в одиночку. А народ из деревень, который он нанимает в носильщики, далеко не всегда так надежен, как хотелось бы, особенно в Южной Америке, в чем вы сами несомненно убедились на собственном опыте. В общем, в прошлом году бедный Андерль в одиночку ходил в Анды, и что-то там произошло с носильщиком, который воровал еду и... словом... носильщик умер.
— Самозащита — это ведь не убийство, — сказал Бен, просто чтобы не молчать.
— Он и не нападал на меня, — признался Андерль. — Он воровал припасы.
Фрейтаг снова вступил в разговор:
— А ты считаешь смертную казнь справедливым наказанием за воровство?
Андерль в замешательстве посмотрел на него.
— Ты что, не понимаешь? Мы уже шесть дней шли в горах. Без еды я не смог бы совершить восхождение. Все это было очень неприятно. Я даже заболел от этого. Но иначе у меня не осталось бы шансов покорить гору.
Совершенно очевидно, он считал это достаточным оправданием.
Джонатан неожиданно для самого себя задался вопросом: как же Андерль, при всей своей бедности, набрал денег на свой пай в оплате расходов на предстоящее восхождение?
— Ну, Джонатан, — сказал Жан-Поль, явно стремясь сменить тему, — хорошо ли вы провели ночь?
— Прекрасно выспался, спасибо. А вы?
— Очень плохо.
— Как жаль! Может быть, вам следует отдохнуть днем? Если хотите, у меня есть снотворное.
— Никогда им не пользуюсь, — отрезал Биде. Подал голос Карл:
— На ночевках вы тоже принимаете таблетки для сна, герр доктор?
— Как правило.
— Почему? Дискомфорт? Страх?
— И то и другое.
Карл рассмеялся.
— Интересная тактика! Спокойно признаваясь, что вы испытываете страх, вы создаете впечатление о себе, как о человеке очень мудром и смелом. Надо бы мне взять этот приём на вооружение.
— Вот как? И он вам пригодится?
— Скорей всего, нет. Я тоже никогда не сплю хорошо в горах. Но в моем случае не из-за страха. Восхождение слишком возбуждает меня. А вот Андерль! Это что-то потрясающее! Подвешивает себя прямо на скалу и засыпает, как дома на пуховой перине.
— А что? — спросил Андерль. — Даже если произойдет самое худшее, то какой смысл бодрствовать во время падения? В последний раз насладиться пейзажем?
— А! — воскликнул Жан-Поль. — Наконец-то наш официант при всей своей занятости нашел и для
