Его терпения хватило лишь до половины полета. Компашка усосалась купленным в «дьюти-фри» виски (хотя везти из Франции виски – полный моветон) по самые брови и пошла вразнос. Девицы визжали, парни орали, а один, похоже, самый заводила, стал домогаться одной молоденькой стюардессы с любой стороны оскорбительным предложением – прямо здесь устроить стриптиз. Он орал, что это просто преступление – скрывать такую фигурку под платьем, и швырялся смятыми бумажками достоинством в сотню евро. Никакие увещевания персонала на него не действовали, а когда ему пригрозили, что в Шереметьево его будет ждать милиция, начал орать, что он крутой, что и папа у него крутой и что он всю эту милицию видел в… и на…
Андрей терпел долго, пытаясь закрыть глаза и не обращать внимания. В конце концов, есть персонал и утихомиривать разбушевавшихся пассажиров – их работа. Но все-таки не выдержал. Встал и повернулся к компашке.
– Молодые люди, вы не могли бы вести себя потише.
– Чего? – пьяно осклабился заводила.
Их пытались утихомирить уже многие из пассажиров. Сначала женщины (вот ведь странно, почему среди русских первыми разбушевавшихся хулиганов пытаются укоротить именно женщины?), а потом и некоторые мужики покрепче. Но как-то в розницу и не переходя к решительным действиям. Что, как он знал, подобных типов только раззадоривает. Так что «общение» как бы уже прошло так называемую «культурную» стадию. То есть сейчас уже не должны были употреблиться слова, с которых начал Андрей, а более подходящим было бы: «Заткнись, урод – пошел на …»
– Понимаете, – совершенно спокойно продолжил Андрей, – я лечу на похороны отца, и у меня сейчас не слишком спокойное душевное состояние. А ваше поведение меня провоцирует на какой-нибудь эксцесс.
– Чего? – На этот раз в голосе прозвучало недоумение. Столь сложные фразы выходили за пределы понимания затуманенными алкоголем мозгами.
– У человека горе, понимаешь ты, урод? – попытался в очередной раз достучаться до чего-то человеческого какой-то пассажир, похоже, тоже уже находящийся на грани. Но бесполезно. Это довольно красивое, сформированное умелым тренером в явно дорогом фитнес-клубе тело молодого и симпатичного человека, одетое, наверное, в самых дорогих бутиках улицы Риволи, сейчас до самых кончиков заполняло радостное и чувствующее свою (настоящую или мнимую, неизвестно) безнаказанность быдло.
– Пошел на х… – привычно-радостно промычало оно и… захрипело, опрокинувшись на спинку собственного кресла.
Все замерли, и потому голос Андрея разнесся в абсолютной тишине:
– Понимаете, мальчики, в мое время молодые парни считали для себя… престижным учиться сражаться. А не просто скульптурно надувать мышцы на тренажерах. Поэтому мы качали их в секциях бокса, самбо или карате, а не на… беговых дорожках, велотренажерах или массажных в дорогих фитнес-клубах. А потом мы шли
Несколько мгновений в салоне висела тишина, а потом какая-то из девиц прошипела:
– Ты, дурак! Знаешь, кто у него папа?
Андрей пожал плечами:
– Может быть, ты и права. Но папа – там, – он показал рукой по направлению движения самолета, – а это… – он на мгновение запнулся, а затем, улыбнувшись легкой злой улыбкой, выдал пришедший ему в голову каламбур: – «Дерьмо без папочки» я превращу в котлету здесь. И сейчас. Причем все присутствующие подтвердят, что он меня спровоцировал. – Андрей наклонился к пацанам. – Расклад понятен?
Те молча закивали.
– Отлично. – Андрей вежливо улыбнулся и закончил уже ставшей стандартной фразой, сейчас звучавшей издевательски: – Спасибо за ваше согласие на сотрудничество…
Его встречал Сема. Уже сидя в машине и слушая, как тот рассказывает ему, что сделано для подготовки к похоронам, Андрей не выдержал и зло выругался себе под нос.
– Что-то не так? – озадаченно спросил Сема.
– Да нет… – Андрей мотнул головой, – все нормально, просто… был один инцидент во время полета.
Он коротко рассказал о происшедшем.
– Да уж… элита, мать ее, – выругался Сема. А потом, подумав, внезапно выдал:
– А знаешь, отчего все? Просто у молодых ребят нормального… образца нет. Причем не только у нас, в России. А везде. Помнишь, как Марк говорил, что и появление, и столь бурное распространение в богатых странах всяких там экстремальных видов спорта вызвано не только теми причинами, что обычно приводят социологи, а еще и тем, что всемерное насаждение так называемых «идеалов демократии» отняло у западной молодежи возможность стать этими… как его…
– Светлыми паладинами, – напомнил Андрей.
– Во-во, ими, – согласно кивнул Сема. – Мол, самый высший идеал – это «простой человек». Крестьянин то есть. А среди крестьян паладинов отродясь не было. Не крестьянское это дело. Крестьянину бы копеечку к копеечке копить, а куда-то скакать, за что-то там жизнью рисковать – это блажь.
– Да уж, Марк тебе изрядно мозги прочистил, – усмехнулся Андрей.
– Марк – голова, – не стал спорить Сема, – только ведь мы все это с тобой, Андрюха, и сами знали. То есть не знали, конечно, но чувствовали. А то чего бы мы в офицеры пошли? Ведь если человек надевает погоны, то, что бы там ни говорили, он принимает на себя обязательство, если уж так сложится – закончить свою жизнь гораздо раньше, чем ему отведено природой. Голову, так сказать, положить за друга своя, за страну свою и за людей. А это, знаешь ли, совершенно из той же области.
Похороны прошли хорошо. Если об этом событии можно так сказать. Тихо и как-то благостно. Проводить отца народу пришло много. И со старой службы, и с новой. Мать за эти несколько дней как-то резко сдала… но и как-то помягчела.
А на третий день, когда все гости уже разъехались, сказала Андрею:
– Вот мне теперь и жить-то незачем.
– Ты чего это, мама? – опешил тот.
Мать слабо улыбнулась:
– Понимаешь, Андрейка, мы с ним ведь очень… неровно жили. Мне все казалось, что он что-то делает не так, упускает какие-то возможности, ведет себя неправильно с важными людьми. А сейчас понимаю, что суета все это. И так горько оттого, что, может, каждая моя ссора у него по минуточкам жизнь отнимала… – Она запнулась, сглотнула, а потом тихо продолжила: – Я ведь последнее время ему лекарства покупала. К врачу бегала, чтобы рецепт выписать. На работу звонила, напоминала, чтобы капли свои не забыл принять. С утра вставала кашу варить, потому как с его желудком ему лишь это и можно было. Котлетки на пару готовила. А что мне теперь делать-то? – И она тихо заплакала.
– Мам, – потерянно произнес Андрей и прижал ее к себе, – ну не плачь. Папы нет, но ведь я еще у тебя есть.
– А тебе-то я зачем нужна? – горько усмехнулась мать. – Ты сам жить привык. И детишек у тебя тоже нету. Так что я для тебя одна обуза. – Она вздохнула и тихонько прошептала: – А мне бы так хотелось с внуками понянчиться…
К его удивлению, эта тема внезапно возникла спустя несколько дней. В совершенно другой компании, вроде бы абсолютно не имеющей отношения к той жизни, которую вела его мать. В тот момент, когда они, в довольно широком составе, обедали в «Ноа». Они собрались, чтобы поговорить о докладе, который Виктор готовил для Совета предпринимателей при президенте. То есть решили совместить, так сказать, приятное с полезным.
– Андрей, а ты не думал о ребенке? – внезапно спросил Марк. Андрей замер, поднеся вилку ко рту, пораженный столь внезапно возникшей, но так перекликающейся с недавним разговором с матерью темой.
