— Сегодня утром я обнаружил так много нового в отношении оборотней,— чуть слышно прошептал он.— Я был в Публичной библиотеке.
Он поднял голову, его ничего не выражавший взгляд скрывал решимость попытаться вступить с этими созданиями в контакт.
— Все точно так, как я и предполагал. Имеются достаточно веские доказательства разумности этого вида. Canis lupus sapiens. Оборотни. Именно поэтому я так хотел с вами увидеться.
Уилсон молчал, Бекки тоже не хотелось ничего говорить. Она пристально смотрела на ученого. Волки? Скорее убийцы. Но на его лице она читала просто безобидное удовольствие от сделанного им открытия. Было абсолютно ясно, что он еще так и не понял исключительной серьезности создавшегося положения. Ей стало жалко ученого, но с позиций холодного участия профессионала, как, например, по отношению к родителям убитого человека. Уилсон называл таких «те, кто остался»,— женщин с покрасневшими глазами, мужей, раздавленных горем, всех, обычно оплакивавших тела жертв. Большинство убийств — это семейные драмы. Но самое худшее наступает тогда, когда приходится сообщать о гибели какой-нибудь неистовой душе, исстрадавшейся в многочасовом ожидании возвращения любимого человека, в то время как тот уже никогда не вернется. «Хелло, господин X, мы инспектора из уголовной полиции. Можно войти? Я искренне сожалею, но обязан сообщить вам, что госпожу X обнаружили убитой и т.д. и т.п.»... Все остальное уже выслушивается сквозь пелену боли.
— Добро пожаловать в загон для дичи, на которую объявлена охота,— съязвил Уилсон.— Еще немного — и свой клуб создадим.
Его юмор был явно тяжеловесным, но у Фергюсона он, кажется, вызвал положительную реакцию.
— Вы знаете,— начал он объяснять,— самое неприятное у этих тварей — их исключительная ЖАЖДА УБИЙСТВА. Это резко выделяет их в роду волчьих, куда входит и собака. Все его представители отличаются особым дружелюбием. Возьмите, к примеру, волка. Все рассказы Джека Лондона — это сплошная чушь. Если вы будете угрожать этому зверю, то знаете, что произойдет? Он просто убежит, как это сделала бы на его месте собака. Они совсем не опасны,— Фергюсон рассмеялся.— Ну что за ирония судьбы! Едва лишь наука открыла, что свирепость волков — не более чем миф, как тут же на голову сваливаются эти новые хищники. Но мне кажется, у нас появляется уникальный шанс: должен быть какой-то способ вступления с ними в контакт.
— Доктор Фергюсон, для лося волки очень опасны. Волк же никогда не отступит, если на него нападает сохатый. А человеку нечего их бояться, поскольку он не входит в число тех, кто составляет его добычу. Но подумайте о лосях... для них волк — настоящий дьявол.
Фергюсон медленно кивнул головой.
— Значит, эти... существа для нас то же самое, чем для лося является волк. Я согласен с вами. Но в то же время они — носители мысли и в этом качестве представляют нам единственную в своем роде возможность.
Уилсон громко рассмеялся. Он так корчится, подумала Бекки, будто ему проткнули иглой позвоночник. Это был смех не нормального, а глубоко перепуганного человека, находившегося на грани истерики. Ей вдруг пришла в голову мысль: а долго ли она может еще рассчитывать на его помощь... и на его душевное равновесие? В парке он спас им обоим жизнь, опередив врагов буквально на несколько секунд. Но как часто он будет в состоянии делать это и впредь? А если эти твари примутся расставлять им все более и более сложные западни... и в конце концов добьются своего? Что касается Фергюсона и его идей насчет установления с ними контакта, то она их категорически отбрасывала. Он еще не видел их за работой.
— Давайте упорядочим наши предстоящие передвижения,— сказала она.— Нам следует быть предельно осторожными, если случившееся является образчиком того, что готовится.
Фергюсон стал расспрашивать о подробностях смерти Эванса. Уилсон рассказывал об этом очень холодно, ничего не опуская: нападение на полицейского, который прочесывал парк, ловушка на них самих, бегство в последний момент на мотоциклах, обнаружение затем тела медика в их машине.
— Таким образом, они промахнулись с вами, но отыгрались на Эвансе.
Уилсон довольно долго молчал.
— Видимо, так,— наконец произнес он.— Я чертовски сожалею, что не просчитал такого варианта, но я действительно этого не понял! Я ни секунды не думал о том, что он подвергается опасности.
— Почему же?
— Глядя на это ретроспективно, все кажется очевидным. Но в то время это мне и в голову не приходило. И в этом весь драматизм положения.— Он шумно вздохнул.— Этот сентиментальный медик был отличным парнем! Великолепным профи!
В устах Уилсона это было воистину лирической эпитафией.
— Итак, нам надо организоваться,— по-прежнему настаивала Бекки.
