Синтия слушала его с интересом, думая о книге, посвященной истории племени яки.
– Обычно церковь, отчасти католическая, отчасти яки, сама идет к народу. Пако, религиозный праздник, во время которого церемония проходит под деревом в патио, бывает то в одном, то в другом доме. Много раз церемония проходила в доме Розы. Но в этой деревне люди племени яки приходят и в нашу церковь.
Мэверик бросил взгляд через плечо на дом Розалинды:
– У нас есть время поговорить об этом?
– Да, это важно. – Отец Баптисте сложил руки и потер одну о другую. – Жители деревни яки в своей духовной жизни опираются на ежедневную практику. У каждого есть определенные обязанности, выходящие за пределы их повседневного существования и работы. В воскресенье «койоты» несут изображение своей покровительницы, Святой Девы Гуадалупе, на праздник пако.
Мэверик смущенно и непонимающе хмурился.
– Дайте мне еще минуту времени. Я все объясню, – продолжал отец Баптисте. – В ожидании вашей встречи с девочкой я вдруг понял, что если она уедет с вами, то окажется вдали от обычаев и верований яки.
– Вы хотите сказать, что ей не следует уезжать отсюда? – спросил Мэверик.
– Нет, – возразил отец Баптисте и покачал головой, вы ее единственный родственник. Я просто прошу вас не забывать о ее религиозных предпочтениях.
– Едва ли я гожусь на роль примерного воспитателя. Моя жизнь не была образцом нравственности. И я ничего не знаю о том, как растят детей. – Мэверик покачал головой. – Но мешать Розалинде я не стану. Я хорошо понимаю значение духовной жизни для местных людей. Однако ей придется самой заботиться о своих духовных нуждах. Отец Баптисте улыбнулся:
– Это уже хорошо. К тому же я буду поддерживать с ней связь.
– В таком случае все в порядке. – Казалось, Мэверик испытывает облегчение.
Отец Баптисте хмыкнул:
– Это так, но вам предстоит многому научиться чтобы вырастить ребенка, особенно такого, как Розалинда.
Синтия улыбнулась:
– Может быть, не стоит больше говорить об этом с Мэвериком сейчас, а то Розалинда, пожалуй, никогда не попадет в Вайоминг.
Мэверик рассмеялся:
– Я знаю, как обращаться с годовалыми телятами и жеребятами. На них надо набросить лассо, заклеймить, а потом пустить гулять на воле. И они останутся в стаде, пока не понадобятся тебе.
– Вы и с женщинами так же обращаетесь? – поинтересовалась Синтия. – Только их-то отпускать на волю нельзя.
Мэверик ухмыльнулся и сжал ее руку. Отец Баптисте покачал головой:
– Думаю, вам всем придется поучить друг друга.
– Я готов учиться, – согласился Мэверик и подмигнул Синтии.
Она отвернулась:
– Если мы не тронемся сейчас же, то опоздаем, и Розалинда никогда не простит нам этого.
Своенравная девочка встретила их молча у двери, скрестив руки на груди. С плоской крыши свешивались гирлянды сушеного перца и всевозможных трав, обрамляющие ее голову. На девочке была простая белая блузка, украшенная вышивкой, и темно-зеленая юбка. Она была босой. Ее волосы свисали вдоль лица прямыми длинными прядями. Отец Баптисте откашлялся, прочищая горло.
– Я привел их, как и обещал.
Сначала Розалинда оглядела Мэверика с ног до головы – от кончиков сапог до шевелюры. Потом обошла вокруг него, молча рассматривая со всех сторон, и наконец кивнула:
– Ты лучше многих, кого привечала Мария. Мэверик разглядывал ее с не меньшим любопытством.
– У нее такие же синие глаза, Мэверик, как у вас, – сказала Синтия.
Ей захотелось, чтобы он принял эту девочку. Ради этого она была готова пожертвовать даже книгой о его жизни.
– У многих синие глаза, – возразил Мэверик. Розалинда замерла. Она посмотрела на отца Баптисте:
– Ты сказал, что он мой отец.
– Это были слова Марии.
Розалинда вздохнула с облегчением:
– Она не могла ошибиться. И она никогда не лгала.
– Ты когда-нибудь улыбаешься? – спросил Мэверик. Ему было интересно узнать, унаследовала ли девочка улыбку Марии.
Розалинда хмуро посмотрела на него:
– А ты?
