приготовления. Понимая, что недоброкачественные продукты служат питательной средой для микробов, выделяющих смертельный токсин, тысячи людей потребляли их и умирали ежегодно от яда, обычно содержащегося в консервированных продуктах домашнего приготовления, не прошедших тщательной обработки.
Для разведения смертоносных микроорганизмов Перун создал точно такие же условия, какие были у немцев, когда они делали колбасу: он дал возможность продуктам испортиться при низком содержании атмосферного кислорода.
— На каком вы этапе? — спрашивает Дюбуа. Тон его голоса выдает зависть и восхищение, которые он испытывает к способностям Перуна как ученого.
— Я получил чистую культуру.
Это значит, что он вырастил ботулинус в лабораторных условиях, а не выделил из испортившихся продуктов питания. Дюбуа знает, что первые образцы, полученные из «колбасы», обязательно содержали бы много различных видов бактерий. Сначала Перуну нужно было отделить ботулинус от других бактерий. После того как он получил культуру чистого ботулинуса в питательной среде простого сахарного раствора или мясного бульона, либо в жидком виде, либо в затвердевшем — как агар, ему, вероятно, было несложно увеличить колонию, хорошо питая бактерии.
Пока Перун продолжает изучать бактерии, Дюбуа подходит к «инкубатору» и наблюдает за рабочим в нем. Если бы микроскопы и другое лабораторное оборудование на столе Перуна не показались чем-то необычным для сотрудников Пастера, то инкубаторы на барже были сооружениями уникальными. Не то чтобы уникальными, подумал Дюбуа, но странными и непонятными.
Инкубатор — это изолированная емкость, где устанавливаются определенная температура, влажность и другие параметры для размножения микробов. Но три инкубатора на барже по размерам не уступали холодильным камерам для мяса, куда мог поместиться человек.
Одна перегородка инкубатора из прозрачного стекла, и Перун из лаборатории может видеть своего сотрудника, работающего внутри. Другие перегородки деревянные, но они также покрыты листами стекла с резиновым уплотнителем. Он необходим для того, чтобы то, что находится внутри, внутри и оставалось.
Перун утверждает, что больше ни у кого в мире нет такой колонии смертоносных микробов. Дюбуа в этом не сомневается.
Атмосфера в инкубаторах потенциально настолько токсична, что туда входят только в водолазных костюмах. Перун выбрал их, потому что материал, не пропускающий воду на океанском дне, непроницаем и для микробов. Воздух для дыхания подается в костюмы по резиновым шлангам. Лица рабочих видны через стеклянные иллюминаторы на большом металлическом шлеме. Из инкубатора рабочие выходят через заднюю дверь. Их сразу же поливают водой из шланга, только после этого они снимают водолазные костюмы.
Это опасная работа. Они все единомышленники-анархисты. Иногда Перун теряет одного из своих микроскопических существ, которых они вскармливают.
— Никогда не забывайте, что они голодны, а вы — их корм, — говорит Перун своим сотрудникам.
Те, кто работает в инкубаторе, напоминают Дюбуа собирающих урожай на дне моря водолазов, изображенных на рисунках в книге Жюля Верна, которую он читал в юношеские годы.
— Я хочу проверить токсичность, — говорит Перун.
Дюбуа подходит к лабораторному столу, а Перун набирает в шприц жидкости из культуры ботулинуса. Экстрактором для пуль — биологи называют его «мышиными щипцами» — он достает из клетки крысу и, сделав инъекцию, сажает обратно.
Перун бросает взгляд на Дюбуа, убирая свое рабочее место.
— Ботулин действует медленнее, если попадает в организм вместе с пищей. При введении непосредственно в кровь он действует быстрее. С током крови он проникает в нервные окончания и вызывает спазмы мышц. В итоге наступает паралич и смерть. — Он косо улыбается Дюбуа. — Ты точно не хочешь попробовать колбаски?
Дюбуа потирает начавший гореть мизинец.
Сардоническая улыбка сходит с лица Перуна.
— Так почему ты решил оторвать меня от работы ночью?
— У нас возникла серьезная проблема, не терпящая отлагательства.
— Что еще за проблема?
— В Париже объявилась репортерша из Америки. Она знает про вас и сообщила полиции.
Перун разражается хохотом.
Дюбуа охватывает страх. Он не знает, как реагировать на перемену настроения у Перуна.
— Она знает, кто вы. Она решительно настроена разыскать вас. Ее нужно остановить, иначе она все погубит.
— Нет. Оставь Нелли Блай в покое.
— Вы… вы знаете ее?
— Она гоняется за тенями.
— Но инспектор Люссак сказал, что главный инспектор службы безопасности наведается ко мне завтра, чтобы расспросить о девушке, которую вы убили сегодня ночью.
Перун вскакивает, чуть не опрокинув табурет, и подходит почти вплотную к Дюбуа.
— Ты говоришь о девке, которая умерла от гриппа, не так ли?
— Да. — Дюбуа в страхе опускает глаза. — Да, я это имею в виду.
— Отлично. Тогда не о чем беспокоиться. Так?
— Да, но она задавала вопросы, и их будут задавать мне. Вопросы, которые никогда бы не возникли.
— Ты врач. Наговори им какой-нибудь профессиональной чуши, и пусть они думают, что все идет как надо. — Перун делает паузу. — Ну, ты справишься с такой простой задачей.
— Да, конечно. Просто я подумал…
— Позволь мне думать самому. — Перун начинает расхаживать по лаборатории. — Пока все очень хорошо. Я бы даже сказал, отлично. У тебя есть возможность убедить главного инспектора в необходимости направлять всех умерших от гриппа тебе на исследование.
— Но это входит в обязанности моего начальника, доктора…
— Скажи ему, что ты готов избавить его от этого занятия.
Дюбуа знает, что у него нет выбора. Ему не хочется думать, что будет, если он не подчинится приказу Перуна.
— Да, все очень хорошо. — Перун берет со стола скальпель и плашмя постукивает им по своей ладони. — Когда все будет закончено, я должен буду поблагодарить ее за помощь. — Он приставляет острие скальпеля к подбородку Дюбуа. — Ты согласен со мной, доктор?
— Да.
Дюбуа задерживает дыхание.
Перун улыбается и тупой стороной скальпеля проводит по шее Дюбуа взад и вперед.
— Мне доставит величайшее удовольствие выразить ей признательность, когда я буду убивать ее. — Потом он кладет скальпель на место, словно ему надоела эта игра, и возвращается к микроскопу.
— Уходи. Мне нужно закончить работу.
Когда Дюбуа оказывается на улице, ведущей к набережной, он в изнеможении садится на скамейку. Руки у него дрожат. Он дотрагивается до шеи. Крови нет, но холодок стали на горле все еще чувствуется.
16
Полицейский фургон и фиакр с Люссаком и его командой резко останавливаются. Я толкаю деревянную створку, закрывающую окно, и вижу, что мы на площади Клиши в гуще веселящейся
