устанавливается выдвижной ящик с горячими углями.
Три франка, что составляет примерно 60 центов, я считаю едва ли приемлемой платой, принимая во внимание, сколько раз они ходили вверх-вниз по лестничным пролетам, и даю им щедрые чаевые. Мы договариваемся, что они все заберут через два часа.
Я не умею быстро принимать ванну. Я люблю нежиться в горячей воде. Для меня это почти райское наслаждение. Я никогда не понимала людей — а их немало, — считающих, что мыться регулярно вредно. Многие европейцы в полном смысле принимают ванну несколько раз в году, ограничиваясь обтираниями губкой, а дети часто не испытывают удовольствия мыться в ванне, пока не достигнут подросткового возраста.
В «Фигаро» я читала статью об одной актрисе, которая хвастала, что принимала ванну два раза в году, чтобы не причинять вреда коже. В подарок на день рождения от театрального критика она получила кусок мыла с пожеланием, чтобы она пользовалась им всю жизнь.
Банщики возвращаются слишком скоро, и я начинаю готовиться к покорению знаменитости.
21
Кафе «Прокоп» тускло освещено всего несколькими масляными лампами, словно хозяин не хочет, чтобы мир проложил сюда дорожку. Я останавливаюсь в проходе, впитывая атмосферу и сильный запах черного кофе.
В этом кафе, основанном немного более двухсот лет назад сицилийским аристократом Франческо Прокопио деи Кольтелли, обитает дух литературных и политических гигантов, вселивших историю в его стены.
Прокопио создал заведение, где писатели, поэты и философы могли трудиться в тишине и спокойной обстановке, потягивая кофе, то есть он создал первое в Париже кафе.
В городе, где такие заведения славятся тем, что в них сверкают огни и стоит шум, «Прокоп» сохраняет благопристойность более степенного и прославленного века. Можно представить себе Бена Франклина, сидевшего при свете колеблющегося пламени свечей, когда он вел переговоры об участии французских солдат и матросов в Войне за независимость в Северной Америке против англичан, а вокруг шныряли шпионы и доносчики. По случаю смерти Франклина кафе было задрапировано черным. Здесь Бонапарт, еще молодой и почти неизвестный, оставил в залог свою треуголку, потому что не мог заплатить за выпивку, так как забыл дома кошелек.
Как-то раз, когда я зашла в кафе, чтобы украдкой понаблюдать за своей жертвой, мне сказали, что столик, за которым сидит знаменитость, со столешницей из темного красноватого мрамора с белыми прожилками в свое время облюбовал Вольтер. Просветитель, борец против тирании, нетерпимости и жестокости за чашкой кофе спорил о жизни, свободе и счастье с Дени Дидро, редактором «Энциклопедии», более столетия назад.
Персонал кафе должен знать, кто их знаменитый гость, хотя он сбрил бороду. Так его труднее узнать, и он кажется моложе своих лет. Должно быть, ему под шестьдесят или за шестьдесят, то есть он в весьма зрелом возрасте. Сейчас он склонился над листом бумаги и что-то пишет, полностью поглощенный своим делом. На углу стола чашка кофе, небольшая бутылка красного вина, толстые куски хлеба и тарелка сыра.
Я часто замечала, что меня привлекают пожилые мужчины. Мама говорит, это потому что я рано потеряла отца, человека уважаемого, которого я очень любила. Как я думаю, мое влечение к ним объясняется тем, что они уже знают, чего хотят в жизни.
Метрдотель улыбается мне профессиональной улыбкой.
— Столик, мадемуазель?
— Пожалуйста, передайте господину Верну, что я хочу поговорить с ним.
Он поднимает брови.
— Простите?
— Жюль Верн, господин за столиком Вольтера. Пожалуйста, скажите ему, что Нелли Браун из Нью- Йорка желает поговорить с ним.
На лице метрдотеля появляется то нетерпимое выражение презрения, которое свойственно лишь официантам в самом большом городе мира.
— Боюсь, что вы…
— Я знаю, кто этот джентльмен. Пожалуйста, передайте ему мою просьбу. — Я нетерпеливо хлопаю перчатками по ладони и смотрю ему прямо в глаза. У меня куча дел и нет времени для лукавства.
Метрдотель уходит с едва заметным, но нарочитым недовольством и наклоняется к Верну. Великий писатель смотрит на меня через комнату. Я встречаюсь с ним глазами и, улыбнувшись, слегка киваю. Метрдотель еще несколько раз наклоняется к Верну и с важным видом направляется ко мне.
С громадным наслаждением он сообщает:
— Господин не желает, чтобы его беспокоили. — Метрдотель ведет меня к двери. — Он советует вам почтить кого-нибудь еще вашим навязчивым вниманием.
— Вы не имеете представления, кто…
— У меня есть указание от господина позвать жандарма и отправить вас в больницу Сальпетриер, если вы не уйдете без шума.
Сальпетриер! Это сумасшедший дом с не лучшей репутацией, чем у острова Блэкуэлл. Чтобы Жюль Верн грозил отправить меня в психушку, словно я какая-нибудь полоумная девка с романтическими намерениями! Это уже слишком.
— Передайте господину Верну: он пожалеет, что отказался поговорить со мной о Гастоне.
Я опрометью выбегаю из кафе, дабы не навлекать на себя полицию.
Можно ли себе представить, что человек, произведениями которого я зачитывалась в детстве, обойдется со мной так бессердечно. Он мне за это заплатит — я обещаю. Придет время, и господин Верн будет ползать на коленях и просить, чтобы я его простила.
Когда я останавливаю фиакр, смех разбирает меня, хотя нет видимой причины для смеха. В каком-то смысле я уже начала мстить. Посмотрим, что он скажет, когда его сходство с безумным убийцей станет достоянием улицы. У него будет сердечный приступ. Я больше не испытываю чувства вины, только надеюсь, что, когда он обнаружит мои козни, нас будет разделять весь Атлантический океан.
С этими мыслями я говорю кучеру, чтобы он отвез меня в больницу Пигаль.
22
Я попросила остановиться, не доезжая квартала до больницы.
Она представляет собой трехэтажное здание из красного кирпича с двенадцатью окнами. «Больницы только для бедных», — говорила мама, когда я была маленькой. Она имела в виду, что доктора обычно приходят на дом. Большую часть медицинских инструментов врач носил с собой в черном ридикюле, так что для пациента в больнице оставался небольшой выбор специального оборудования, если только не нужно было делать какую-нибудь операцию. Бедные и обездоленные оказывались в переполненных больничных палатах, потому что они не могли платить врачу за домашние визиты.
К больнице я подхожу в нерешительности. Когда я лишилась отца в возрасте шести лет, в моей жизни произошла перемена. Я не могла понять, почему на моих глазах увядает сильный, здоровый и замечательный человек и умирает в течение несколько месяцев. Я возненавидела всех людей за то, что они позволили Богу забрать его у меня. Так я узнала, что такое смерть.
Переполненное приемное отделение встречает меня запахом болезни. Большая комната напоминает приют для бедных и бездомных. Два клерка — один из них молодой и, очевидно, новичок, потому что все
