время обращается за советом к старшему по возрасту коллеге — безуспешно пытаются устроить каждого.
Если я буду дожидаться своей очереди, мне придется провести долгие часы здесь, среди несчастья и горя. Я смело пробираюсь сквозь толпу к конторке и твердым голосом спрашиваю:
— Где доктор Дюбуа?
Клерк постарше не поднимает головы и продолжает записывать симптомы женщины. Он показывает рукой в сторону коридора.
— В хирургической палате. Возьмите губку.
— Мерси. — Нет смысла спрашивать, какую губку и зачем она нужна, он снова с головой в мире организованного беспорядка.
В хирургическую палату ведет большая двойная дверь. Рядом с ней таз с жидкостью, пахнущей уксусом, и губки. Дверь распахивается, и из нее вылетает медсестра. Она отнимает от лица губку и бросает в таз.
— Где доктор Дюбуа? — спрашиваю я.
Она показывает на дверь позади себя.
— Дальше по коридору.
Зловоние, вырвавшееся оттуда, когда она открыла дверь, — вот причина, по которой нужна губка с уксусом. Я беру ее и вхожу в длинный темный пустой коридор с дверями по обеим сторонам.
Я выбираю третью дверь справа и отступаю, когда открываю ее. Небольшая комната заставлена рядами коек, так что между ними едва можно протиснуться. Одна койка на три-четыре человека, люди лежат на них валетом. На ближайшей к двери койке бледный ребенок лежит рядом с седовласым стариком, похоже, мертвым. Широко открытыми глазами он смотрит в потолок, не мигая, не шевелясь, а муха что-то слизывает с его зубов. С другой стороны ребенка — бредящий в жару мужчина. Четвертый на койке — человек с ужасным кожным заболеванием; он ногтями раздирает себе кожу.
Я отхожу от двери, крепче прижимая к носу губку с уксусом. Появление доктора Дюбуа избавляет меня от необходимости заглядывать в другую палату.
— Доктор Дюбуа, можно поговорить с вами? Мы виделись прошлой ночью на кладбище.
Он вскидывает брови.
— А… Проститутка, которая не проститутка?
— Вот именно. Полагаю, полиция сообщила вам, кто я на самом деле.
— Да, репортер. У меня не было возможности снова поговорить с инспектором, но его начальник, главный инспектор Моран, дал знать, что встретится со мной сегодня.
— Доктор, мне очень нужна ваша помощь. Я оказалась в отчаянном положении. Я иностранка и беспомощна.
Я должна действовать быстро, пока не прибыл главный инспектор. Я надеюсь, что романтической натуре, французы славятся этим, импонирует спасти молодую женщину, попавшую в беду. По всей видимости, он не знает, что минувшей ночью меня арестовали, а мне удалось сбежать.
— Не понимаю, мадемуазель. Чем я могу помочь вам?
— Вы можете выслушать меня? Наедине. Пожалуйста.
— Извините, у меня обход.
— Я задержу вас на одну минуту. Это дело чрезвычайной важности. Поверьте, это вопрос жизни и смерти. Я не преувеличиваю.
— Ну хорошо. Я уделю вам минуту. В больнице негде уединиться, но мы можем пройти в эту комнату.
Зловоние в комнате хуже, чем из сливной дыры у мадам Малон. Это запах гниющей плоти, тот самый, что наполнял хибару немецкого доктора на пирсе. Я вспоминаю Джозефину и удерживаю себя оттого, чтобы не выбежать из комнаты. Меня бросает в нервную дрожь.
Одна стена заставлена больничной утварью, метлами, швабрами и ведрами. В центре комнаты стол с микроскопом, металлическими и стеклянными пробирками, различными контейнерами с химикатами и другое оборудование, а также кофейник на масляной горелке и несколько чашек. У меня не укладывается в голове, как можно пить кофе в комнате с таким запахом.
На полу под столом деревянный ящик с маркировкой отправителя: «Александрия, Египет». Справа от меня часть комнаты занавешена белой материей. Меня разбирает любопытство, что за ней.
— Как я сказала вам прошлой ночью на кладбище, я уверена, что с женщиной, которую вы осматривали, расправился убийца. Он убивает женщин, и полиция не хочет помочь мне найти его. Боюсь, теперь он охотится за мной. Кроме вас, мне не к кому обратиться.
Молодой доктор таращит на меня глаза.
— Если вы выслушаете меня, то поймете, что дело не только во мне.
Я быстро рассказываю ему об убийстве Джозефины и о моих подозрениях относительно доктора Блюма в больнице на острове Блэкуэлл. Пока я говорю, он не спускает с меня глаз. Возможно, он решил, что я действительно ненормальная женщина и в любую минуту наброшусь на него с ножом.
— Удивительно. — Это все, что он может сказать, когда я заканчиваю.
— Мне нужна ваша помощь, чтобы найти убийцу моей подруги. Клянусь, я хочу одного — не дать ему убивать женщин. Вы поможете мне?
— Не представляю, как я могу помочь вам. Я врач, а не полицейский.
Я делаю глубокий вздох и решаюсь предпринять еще один шаг, после которого могу прямиком угодить в полицию.
— Доктор, по мнению полиции, мои доводы о том, что убийца в Париже, могут отрицательно сказаться на выставке. Прошлой ночью я заказала билет на пароход до Америки. Они считают, что я уехала. Пожалуйста, не выдавайте меня, не говорите, что я еще здесь. Мне нужно время.
— Мадемуазель, я… Я не могу сделать этого. Это было бы в высшей степени странно.
— Совсем нет. Я не прошу вас лгать полиции, просто ничего не говорите по собственной инициативе. Они не будут спрашивать, видели ли вы меня, они считают, что я уехала.
Он пожимает плечами:
— Ну хорошо. Скажем так: я не обязан сообщать, что вы были здесь, если никто об этом не спросит.
— Совершенно верно. И еще, доктор. Вы проводили вскрытие женщины, обнаруженной на кладбище прошлой ночью?
— Да, сегодня утром.
— На ней вы нашли какие-нибудь следы насилия?
— Нет, никаких.
— Совсем никаких?
— Ничего. Ее внутренние органы разложились за очень короткий промежуток времени. Это один из симптомов этой странной болезни, называемой «черная лихорадка».
— Но я видела эту женщину за несколько минут до того, как она умерла. Она не выглядела больной.
— Болезнь находилась внутри. — Он умолкает и опускает глаза, словно раздумывая, сказать мне нечто большее или нет. — Вы знаете, что такое микробы?
— Какие-то бактерии. Пастер изучает их.
— Да, мельчайшие существа, которые можно увидеть только под микроскопом. Вы имеете представление о «черной лихорадке»?
— Право, нет.
— Ну так вот. На ногте вашего мизинца могут поместиться миллионы микробов. Об их присутствии можно судить только по цвету крови. Она чернеет, когда микробы поглощают кислород, придающий крови яркий красный цвет. В некотором смысле они сами убивают себя.
— Не понимаю.
— Они могут жить и расти только при наличии кислорода — в крови в наших телах. Попав внутрь, они растут и делятся. Одна бактерия превращается в две, потом в четыре, восемь, удваиваясь каждые двадцать — тридцать минут. Миллиарды их проникают в легкие, сердце, печень и почки. Они даже попадают в голову,
