шляпа.
— Какой у фон Райха мотив?
— Деньги, конечно. Махдисты в состоянии много заплатить золотом. Вероятно, он также изготовлял взрывчатку, которая была заложена в вагон египетского поезда.
— У вас нет признания вины. Вы не знаете, где…
Селус поднимает руку, чтобы остановить меня.
— Он сбежал. Уверен, как репортер, вы знаете, что бегство с места преступления равносильно письменному признанию. — Фредерик встает, наклоняется и целует меня в щеку. — Отдохните, мы еще поговорим об этом утром. Вам нужно беречь силы для финишного рывка.
Вернувшись в свое купе, я раздеваюсь и забираюсь в кровать, изнемогая от усталости. Конечно, Фредерик прав: таинственная история с ключом от «Амелии» закончилась, а мне нужно с победой завершить свое путешествие.
Я не упустила из виду, что Фредерик забыл взять с меня слово не писать о том, что я узнала. Эта история станет сенсацией. Пулитцер будет потрясен, не говоря уже о том, что меня ждут поощрения: повышение зарплаты, новые возможности писать. Я не только вовремя закончу кругосветку, но и привезу еще одну сенсационную новость.
Придя к этому решению, я закрываю глаза и стараюсь уснуть, как вдруг мысль пронзает мой уставший мозг: бедный фон Райх.
Почему эта мысль сейчас пришла на ум? Фон Райх — убийца. Я сажусь в кровати. Но он полный и быстро бежать не может. От полицейских ему едва ли удалось бы уйти. И к тому же он теряет шляпу.
— Как кстати, — произношу я вслух.
Теряет шляпу, и теперь не будет проблем с установлением личности?
«Хватит, Нелли!»
Все позади, все кончено, в этой истории поставлена точка. Пора двигаться дальше.
Фон Райх — главный злодей. Он террорист-профессионал. Тюрьма по нему плачет. Но почему мой разум не приемлет, казалось бы, очевидный факт? Я ложусь и натягиваю одеяло на голову. Терпеть не могу, когда сознание не выключается и не дает уснуть.
Слышится слабый стук в дверь, и проводник спрашивает:
— Мисс Блай, вы не спите? Вам записка.
Встаю и приоткрываю дверь.
Проводник, протянув записку в щель, извиняется и поясняет:
— Мне ее дали несколько часов назад, а я о ней совсем забыл.
— От кого она? — спрашиваю я, разворачивая листок бумаги.
— Не знаю, другой проводник передал ее. Спокойной ночи.
Джордж уходит. Я закрываю за ним дверь и читаю записку:
Инициалы автора полыхают огнем перед моим внутренним взором.
«Что нужно от меня этому человеку?»
65
«Полночную тишь потревожить не смеет даже юркая мышь»,[37] — звучит у меня в ушах, когда я, легко ступая, иду по коридору в купе проводника. Единственные признаки жизни в вагоне — это храп, доносящийся из-за дверей. В который уже раз все спят, а я бодрствую.
Перед занавеской, отделяющей купе проводника от прохода, я шепотом произношу имя Джорджа, и он высовывает голову.
— Извини, Джордж, где вагон семьдесят два ноль один?
— Через два вагона по ходу поезда, мисс.
— Кто занимает купе С в том вагоне?
— Не могу сказать, мисс. Точно знает проводник этого вагона. Вы хотите, чтобы я…
— Нет. — Я протягиваю ему серебряный доллар. — Спасибо. Спи дальше.
Через два вагона тот, в который, как я видела, садились Уортоны.
Следующий — вагон Фредерика. В коридоре никого нет, как и в моем, и в 7201-м, когда я вхожу в него. Сказав проводнику «ш-ш-ш» и дав ему серебряный доллар, я спрашиваю, кто занимает купе С.
Он достает планшет-блокнот, смотрит.
— Некий мистер Лазарь.
— Как он выглядит?
— Я не знаю. Он нездоров и никогда не выходит из своего купе.
— Откуда ты знаешь, что он болен?
— Мне сказала молодая леди, та, которая с другой австралийкой. Она просила не беспокоить его, потому что он «реагирует на погоду».
В голове вертятся всякие вопросы, пока я иду к купе С. Кто такой мистер Лазарь, и почему он укрывает фон Райха? Почему мерзавка Ченза выступает от имени Лазаря? И чего хочет от меня фон Райх?
Собираясь с духом, я стою перед дверью купе. Я понимаю, что могу попасть в руки опасного убийцы и мне нужно звать на помощь Фредерика. Но в таком случае я никогда не узнаю, что происходит на самом деле. Фредерик арестует фон Райха, и я не получу окончательного ответа.
Посмотрев направо и налево, дабы убедиться, что за мной никто не наблюдает, я тихонько стучу ногтем в дверь. Никакого ответа, и я стучу снова, немного громче. Тишина. Сделав глубокий вдох, я медленно отодвигаю дверь и заглядываю внутрь. Там темно.
Я рывком полностью открываю дверь, и из груди у меня вырывается испуганный крик.
Фон Райх в сгорбленной позе сидит, прижавшись правым плечом к оконной раме. От виска тянется струйка крови. На сиденье рядом с ним лежит «дерринджер».
Из соседнего купе высовывается голова женщины.
— Что происходит?
— Убийство! Совершено убийство.
Она вскрикивает. Я ошеломленно смотрю на нее.
Она снова вскрикивает.
Начинают открываться двери купе, и показываются головы пассажиров.
Мне хочется кричать самой. Я набираю полную грудь воздуха и издаю душераздирающий вопль.
66
Я снова в руках полицейских и прочих, кто следит за мной бдительным оком. При иных обстоятельствах я только была бы рада, если бы убийству фон Райха уделялось профессиональное внимание, но поскольку высокомерные полицейские относятся ко мне почти как к подозреваемой, я без всяких сожалений опровергаю их выводы и ставлю под сомнение их компетенцию.
Но, потрясенная и огорченная смертью человека, которому симпатизировала, и кто долгое время был моим попутчиком и оказывал мне знаки внимания, я позволяю отвести себя в общий салон в вагоне Фредерика. Я не знаю, что и подумать. В данный момент у меня нет ответов. И даже нет вопросов. Все слишком нереально, чтобы дойти до сознания. В первый момент, когда открыла дверь я, подумала, что это инсценировка, шутка фон Райха, но, когда увидела мертвенную бледность его кожи, все поняла.
