Половина поезда была разбужена истерическими криками «убийство!», которые разносились по проходам. Порядок в конце концов был восстановлен, пассажиров успокоили. Ожидается «официальное» заявление полицейских, осмотревших тело фон Райха. Его завернули в одеяла и сейчас переносят в багажный вагон.
Фредерик со мной, как и лорд Уортон. Его светлость утомлен и выглядит хуже некуда, в мою сторону старается не смотреть.
Никто не в восторге, что я нашла тело. Никто не считает меня совершенно невиновной.
Большинство смотрят на меня так, словно я угоняла их скот и буду скоро болтаться на веревке.
Фредерик читает мои мысли и трет лоб, будто это избавит его от головной боли.
— Нелли, я не перестаю поражаться вам. Один мой приятель из английской администрации в Индии интересуется верованиями индийцев. Согласно их религии наша жизнь предрешена — дороги, что мы выбираем, предопределены от рождения нашей судьбой, нашей кармой. Я не могу не задаваться вопросом, какая у вас карма, если она притягивает к вам убийства, как медведей к меду?
Возвращаются два полицейских и избавляют меня от необходимости как-то оправдывать свое существование на этом свете.
Они кивают Фредерику и смотрят на Уортона, похоже, погрузившегося в пьяную дремоту. Подбородок его светлости отвис, и изо рта вот-вот потечет струйка слюны.
— Самоубийство, — объявляет рыжий полицейский.
— Чепуха! — Это, конечно, заявляю я.
Полицейский резко втягивает воздух сквозь редкие зубы, и Фредерик вскидывает руки.
— Меня не удивляет ваше утверждение, — говорит он, обращаясь к полицейскому. — Давайте выслушаем факты, выявленные вашим тщательным расследованием, а потом мисс Блай потешит нас своими догадками.
Я вся киплю, но держу рот на замке.
— Все совершенно ясно, сэр: вокруг раны нет следов пороха, однако они есть на небольшой подушке, которой он воспользовался, чтобы заглушить выстрел.
— Зачем ему нужно было подушкой заглушать выстрел? — спрашиваю я.
Полицейский какое-то мгновение переваривает мой вопрос, прежде чем решает ответить в манере, подходящей для детей и… женщин:
— Разве не ясно: выстрел заглушают для того, чтобы его не было слышно.
— Тому, кто скрывается от полиции, охвачен паникой и настолько подавлен, что вынужден лишить себя жизни, нет смысла заглушать выстрел.
— В поступках психов трудно найти здравый смысл, — отвечает полицейский с обидой в голосе.
— В течение нескольких недель я плыла с фон Райхом на одних и тех же пароходах и не отмечала никаких отклонений в его поведении.
— Я вас всех предупреждал, какая она. — Лорд Уортон вернулся к жизни.
Его пьяная декларация, которую он сделал, не открывая глаз, на секунду привлекает наше внимание к нему, но лорд опять быстро погружается в сон.
Рыжий полицейский бросает на меня грозный взгляд. Уверена, под таким взглядом не один преступник дал признательное показание.
— Этим делом занимается полиция, и я вам недвусмысленно заявляю, что у вас возникнут серьезные неприятности, если вы будете вмешиваться в официальное расследование. Мы поняли друг друга, мисс?
— Повторяю, у вас нет официальных полномочий в этой стране. И если вы будете вмешиваться в мое официальное расследование в качестве журналиста, на следующей станции я позову шерифа, и он заключит вас под стражу. Вы поняли меня, сэр?
Он открывает рот как рыба, пытаясь что-то сказать в ответ, но слов не слышно, и рыжий взглядом обращается за помощью к Фредерику.
— Нелли, пожалуйста, полицейские только пытаются оказать содействие в деликатной ситуации. Дайте им закончить донесение. Прошу вас, господин полицейский.
Он прочищает горло.
— Да, сэр. Самый важный и убедительный довод — оружие, которым воспользовался покойный. Это «дерринджер». На его рукоятке, — он смотрит на меня с победоносным видом, — имеется пластинка с именем «фон Райх».
Слово берет коллега рыжего:
— Естественно, мы рассмотрели вопрос мотива. Покойный скрывался от закона, ему грозило банкротство, а остаток жизни он провел бы в тюремной камере. В качестве причины самоубийства этого вполне достаточно.
Фредерик кивает:
— Совершенно верно. Молодцы, ребята. Вы согласны, ваша светлость?
Лорд Уортон разом просыпается, с шипением подтягивает слюни и смотрит по сторонам, словно не понимая, где находится.
Рыжий полицейский хмурит на лорда брови и говорит Фредерику:
— Мы пойдем. — Он кивает в сторону «Амелии». — Нам нужно дать полный отчет о происшедшем.
Я жду, пока они пройдут мимо меня, а потом делаю одно замечание Фредерику, когда тот встает:
— Так остался без ответа вопрос…
Селус плюхается на прежнее место и смотрит на двух полицейских, которые замерли на пороге. Бедняги, они с удовольствием заткнули бы мне рот, но боятся, что я действительно могу поставить их в трудное положение.
— Хорошо, Нелли, — вздыхает Фредерик, — мы все устали, и вы, конечно, тоже. Пожалуйста, сделайте одолжение и скажите, что у вас на уме?
Вот так! Я встаю и иду на выход.
— Нелли! — кричит Фредерик. — Вы же не сможете спать, если не облегчите душу.
Он прав, конечно, но мне хотелось бы, чтобы все эти люди немного попотели, поэтому я останавливаюсь у двери, поворачиваюсь и улыбаюсь им.
— А как насчет мистера Лазаря?
— Лазаря? — переспрашивает Фредерик.
— Это расследование нельзя считать законченным, пока не решен вопрос о мистере Лазаре.
— Какое нам дело до этого Лазаря? — спрашивает рыжий полицейский.
— Мне любопытно знать, где находится этот человек, поскольку фон Райх был найден мертвым в его купе. Если фон Райх, как вы считаете, действительно террорист и если он знал мистера Лазаря настолько хорошо, что застрелился в его купе, я не могу не задать вопрос: не является ли и этот человек террористом и изготовителем бомб? — Перед тем как выйти из общего салона, я произвожу еще один залп: — Не кажется ли вам странным, что никто никогда не видел мистера Лазаря? Мне хотелось бы спросить ассистентку Мердока Чензу, почему она говорила от его имени.
— Ассистентка сошла с поезда, — говорит лорд Уортон. — Я видел, как она сходила на последней станции.
Я развожу руками:
— Вот так вы ловите террористов! Вы дали уйти единственному свидетелю, кто мог бы подтвердить существование человека, которого никто никогда не видел.
Закрыв за собой дверь, я прислоняюсь к ней спиной. Сердце вырывается из груди, во рту пересохло, желудок того и гляди извергнется. Хотя я пыталась говорить твердым, спокойным тоном, меня всю трясет. Но я довольна, что нанесла последний удар.
Бес опять потянул меня за язык, но я испытываю чувство удовлетворения, по крайней мере в данный момент.
