пришлось.
Учился он отлично по всем предметам, где не надо было много говорить, и довольно средне по остальным.
А дальнейшая жизнь сложилась скверно: ни приличной работы, ни верных друзей, ни близкой подруги или, тем более, жены – потому, что Лев Николаевич, боясь своих глупых слов, все больше замыкался и стал наконец окончательным молчуном. Таким молчуном, что его некоторые принимали за немого. Лев Николаевич понял, что это даже выгодно, и уже нарочно притворялся немым. Он даже выучил азбуку жестов. И уже привык к такой своей жизни, к тому, что она не удалась, не заладилась, но тут наткнулся на объявление доктора Страхова и увидел в нем последнюю надежду. Страхов с удовольствием взял в работу такого замечательного пациента. Но случай оказался трудным, выздоровление шло медленно. Лев Николаевич крайне редко разговаривает и только односложными словами. Он отчаялся и не раз просил Страхова выписать его, но Страхов сумел его убедить, что нужно еще немного потерпеть.
Вася же с детства не мог оставаться один. Однобоязнь, или аутофобия – это и означает: боязнь одиночества. При этом Васе не везло: один он быть не мог, следовательно, искал компанию, а компании все как-то попадались не те, в каких ему было бы приятно. Он мечтал стать таксистом, чтобы возить людей, но выяснилось, что таксисты возят людей не всегда, часто ездят в одиночку, значит, этот вариант исключается. Тогда Вася стал автослесарем и попал в мастерскую, в коллектив. Этот коллектив ему не нравился, но без коллектива было еще хуже. Потом Вася женился. Не мог же он прожить один, без жены. Но женился слишком поспешно, так как торопился прекратить свое одиночество. Тогда он развелся и женился вторично – и опять не на той женщине, на какой хотел. Он опять развелся и опять женился, но выяснилось… Нет необходимости рассказывать, что выяснилось, и так понятно. Устав от своих ошибок, Вася пришел на прием к Страхову и попросил его вылечить, чтобы он научился быть в одиночестве и не страдать от этого. Профессор пообещал, и вот Вася умеет уже целых две минуты находиться в закрытом помещении один. Правда, после этого сразу же стучит в дверь, кричит и зовет на помощь. Но он и этому успеху рад.
Страхов назначил Вику лечение, а сам, осмотрев его еще раз в палате, сказал громко и явно рассчитывая на камеры (которые были спрятаны так ловко, что Вик, как ни старался, не сумел их разглядеть):
– Что ж, молодой человек! Случай тяжелый, но не смертельный. Надо исключить гепатит, гастрит, язву и прочие гадости. Недельку поваляетесь.
– Так много? – воскликнул Вик с огорчением, подыгрывая ему.
– Не меньше! – отрезал профессор.
И Вик, не теряя времени, решил тем же вечером обследовать первым делом чердак.
Он прогулялся для вида в коридоре, а сам искал лестницу, которая вела бы вверх.
И нашел ее в дальнем конце коридора.
Но лестница упиралась в металлическую дверь. У двери нет ручки, только маленькая дырочка для ключа.
Вик вспомнил: когда он глядел со двора на дом, заметил на крыше два слуховых окна. Что если попробовать добраться до них. Но как?
А вот как: добраться до внешней пожарной лестницы по карнизу, как Вик уже делал, убегая отсюда с Ником, и полезть не вниз, а вверх. На крышу.
Вик выглянул в окно.
Увиденное его не обрадовало: лестница не доходила до края крыши. Не хватало метров двух. Если встать на верхнюю ступеньку, Вик все равно не дотянется. Но можно подпрыгнуть и уцепиться за водосток, который проходит по краю крыши. Он загнут, цепляться удобно. А если не получится допрыгнуть? Если водосток оторвется?
Вик старался об этом не думать. Вот стемнеет, надо будет попробовать. На месте все будет понятно.
Ему было, конечно, страшно. Но он говорил себе, что это всего лишь действие страхонагоняющей инъекции. Ничего страшного нет. Все равно что ползать по шведской стенке в школьном спортзале.
Через час, когда стемнело, Вик, оглядевшись и никого не увидев, полез в окно.
Он встал на карниз и застыл.
То, что и при дневном свете было жутко сделать, сейчас казалось еще опаснее.
Какая разница, уговаривал себя Вик, мало ли что кажется! Ведь даже необязательно хорошо видеть, можно идти на ощупь – карниз довольно широкий.
Но он не мог заставить себя сделать даже шага.
И тут услышал шепот, от которого так вздрогнул, что чуть не свалился.
В окно высунулась голова Васи:
– Ты куда?
– Я? Я так…
– На крышу? – догадался Вася. – Я с тобой. Давно хотел слазить, посмотреть, что там.
– Не надо, я один.
– Он один! Ты-то один, а я что буду делать? В коридоре никого, все в своих палатах закрылись, Страхова нет.
– Лев Николаевич есть.
– Дрыхнет твой Лев Николаевич. А мне жутко. Нет, я с тобой, решено!
Вик подумал, что Вася, пожалуй, поможет ему вскарабкаться на крышу. Да и вообще, вдвоем не так страшно.
– Ладно, – сказал он. – Только я просто так. Подышать свежим воздухом.
Вася не удивился:
– Я тоже люблю подышать на крыше свежим воздухом! Ну, вперед!
Отступать теперь было некуда, Вик пошел вперед.
Добрался до лестницы, вцепился в прутья-перекладины и, не давая себе времени испугаться, полез вверх.
Сзади пыхтел Вася.
Достигнув края лестницы, Вик, не оборачиваясь, сказал:
– А тут меня подсадить надо.
– Подсадим!
Вася одной рукой обхватил его за ноги и, помогая плечом, приподнял, Вик схватился за край слива и начал подтягиваться. Вася держал его и толкал вверх. Еще одно движение – и вот Вик на крыше.
А следом ловко вскарабкался гибкий и крепкий Вася.
– Вид какой! – восхитился он, вставая на скате крыши.
– Пригнись, увидят!
Вася пригнулся.
И сказал:
– Интересно, а что там на чердаке?
– Ты и раньше об этом думал? – спросил Вик.
– Мало ли я о чем думал. А ты разве не для этого полез? – лукаво спросил Вася.
– Слишком много вопросов! – ответил Вик одной из фраз отца.
– Ну, давай без вопросов, – согласился Вася.
И пошел на четвереньках к слуховому окну.
Оно было деревянное, со створками, сделанными на манер жалюзи. Вася толкнул его, оно легко и бесшумно открылось.
Вася смело полез в темноту.
Вик – за ним.
Сначала на чердаке показалось кромешно темно, но потом глаза привыкли, они начали различать предметы. Собственно, никаких предметов и не было: балки, стропила, кирпичные столбы вытяжных труб. Но в дальнем конце виднелось что-то громоздкое, смутно вырисовываясь неровным силуэтом.
Вася, который, похоже, был бесстрашным человеком, направился туда.
