ясно. Красные пятна под глазами, расширенные зрачки, неконцентрированный взгляд, неуверенные движения…
Все ясно: наркотическое опьянение. В таком состоянии он признает, что совершил убийство американского президента…
— Ваша фамилия, имя, отчество, возраст?
— Каратаев Петр Иванович, — растягивая слова, ответил он. — Двадцать девять лет…
В принципе держался задержанный вполне адекватно. Надо будет только умыть его холодной водой, да темные очки надеть, чтобы адвокат ничего не заподозрил. Хотя защитник, скорей всего, будет бесплатным, а тем все равно…
— Гражданин Каратаев, в отношении вас возбуждено уголовное дело по факту сбыта наркотических средств. Что вы можете пояснить по данному поводу?
— Все беру. Ширево мое, два шприца действительно двинул, остальные у меня отобрали менты, и деньги меченые забрали. Все признаю. Давай быстрее закончим писанину, а то я спать хочу.
— У вас есть свой защитник? Или тот, кого вы хотите пригласить? — для проформы спросил Шабанов.
— Откуда?
— Тогда я позвоню, чтобы прислали дежурного адвоката, он окажет вам бесплатную юридическую помощь. А сейчас тебя отведут умыться. Приведи себя в порядок, да я тебе дам солнечные очки, чтобы на человека был похож…
Почти сразу после допроса в кабинет зашел Феликс.
— Все нормально?
Шабанов вздохнул.
— Смотря что считать нормальным. Ты видел, в каком он состоянии?
— Видел. Когда его взяли, он попросил уколоться. Ну, пусть колется! Нам не все равно? Этот идиот дал полный расклад. Когда очухается, схватится за голову, но это уже его проблемы… Что ты на меня так смотришь?
— Да, ничего…
— Нет, я вижу: о чем-то задумался!
Лучший по линии борьбы с наркотизмом опер был прав.
«Молодец Воск, — думал Шабанов. — Делает положительную статистику выявлений и раскрытий. Задерживает сбытчиков одного за другим. Все на бумаге получается просто идеально. А на самом деле, подставляет каких-то пешек, которые такие же сбытчики наркотиков, как и он сам!»
— Угадал, Феликс! — кивнул следователь. — Я подумал, что на тебе держатся все показатели по борьбе с наркотизмом в районе.
— Молодец, как всегда, на лету хватаешь!
— Только как ты их отбираешь? Мирзоевы всей семьей уже десять лет «дурь» двигают, дома построили, на «мерседесах» катаются, а ты их никак не прищучишь. А ловишь какую-то шантрапу. Почему?
— Ты что, Витя, совсем ничего не соображаешь? Мирзоевы за себя хлопочут, каждый месяц нам по мелочи отчитываются, а больших шишек на крупных окладах держат. Их голыми руками не возьмешь, и не голыми — тоже. Да это и никому не нужно — кто режет дойную корову? А твой Каратаев — голь перекатная, вот пусть и отвечает по полной программе за всех!
— А-а-а… — неопределенно протянул следователь. — Вот оно как…
— Конечно. А ты как думал?
Шабанов пожал плечами.
— Понятых допрашивать будешь? — спросил Феликс. — Они ждут в коридоре с нетерпением. Горят желанием выполнить гражданский долг.
— Пусть заходят, — вздохнул Виктор.
Сознательные граждане, изобличившие не один десяток преступников и удостоверившие множество фактов преступлений, не годились на роль положительных героев в поучительный кинофильм о работе милиции или телепередачу: испитые физиономии пройдох, у одного — черные круги вокруг глаз. И фамилии тоже не звучали положительно: Рвачев и Колотушкин.
Но роли свои они знали и показания дали умело, подчеркнув как раз те обстоятельства, которые имели юридическую значимость. Все-таки Воскобойников умел работать.
Постепенно Шабанов привык к новой роли. Он получал задание и расследовал дело в соответствии с ним. Сказали: «Фас!» — устанавливал виновность обвиняемого и отдавал его под суд. Сказали: «Фу!» — устанавливал отсутствие вины и прекращал уголовное дело. Так оказалось гораздо проще: не надо думать, ломать голову в поисках истины, мучиться сомнениями… Первое время было неприятно, но это оправдывалось: он получил должность старшего следователя, из вечно отстающих выбился в передовики следственного отдела… И отношение к нему менялось: он почувствовал, что стал ближе к начальству.
К тому же принятые им решения поддерживались всеми контрольными и надзорными инстанциями, а приговоры суда придавали им силу закона. Как это получалось, Шабанов не знал и постепенно перестал об этом думать. Раз его решения всеми поддерживаются, значит, они правильны и законны! Копаться в своей душе он перестал. И надо сказать, что угрызения совести его не мучили.
А главное, жить стало лучше: кроме зарплаты зажурчал ручеек «левых» денег. Феликс называл их «премиальными». Виктор часто водил Марину в рестораны, подарил ей кольцо с крупной жемчужиной. Но и о семье не забывал: купил Вовке зимнее пальто и ботинки, а Светлане — новые сапоги, дал пять тысяч на текущие расходы. Скандалы вроде бы прекратились, но он чувствовал, что это ненадолго: жена что-то подозревала, часто звонила в райотдел, проверяя, где он находится. Но пока все обходилось нормально.
Когда к нему зашел адвокат Чижов, он решил, что у того поручение на защиту кого-то из подследственных. Даже обрадовался: Чижов был грамотным юристом, денег следователям и судьям не носил, на свидетелей не воздействовал, клиента гадостям не учил, дел не разваливал. Просто защищал обвиняемого, как положено, и действовал весьма эффективно. За это его все и ненавидели, а Шабанов наоборот — уважал, по крайней мере в своей прошлой ипостаси.
— Что с вами происходит, Виктор Сергеевич? — неожиданно спросил адвокат. Он старомодно держался, старомодно одевался и часто оперировал старомодными категориями: «честь, совесть, порядочность…»
— Вы стали совершенно другим. И дела у вас пошли совсем другие…
— В смысле?
— Неужели вы сами верите, что Федосов — сбытчик наркотиков? Этот неискушенный мальчик…
Шабанов вздохнул.
— Александр Петрович, вера — понятие субъективное, а я следователь и опираюсь на доказательства. Показания свидетелей, понятых, вещдоки, заключения экспертов… Купюры были обработаны радомином, и у этого вашего «мальчика» руки светились в ультрафиолете. При чем здесь вера? Это факты!
— Факты сами по себе мертвы и поддаются любому толкованию… Ему подкинули и деньги, и наркотики. А купюры еще и заставили пересчитать. Вот и светятся руки! Вот и ваши факты!
— Естественно, — усмехнулся Шабанов. — Вы защитник и толкуете их в пользу своего клиента. А обвинение толкует по-другому.
Теперь вздохнул адвокат.
— Я знал вас как порядочного и принципиального следователя. Что с вами происходит?
— Ничего. Все осталось без изменений, и я такой же, как был.
— Да нет, вы очень изменились. И по другим делам это тоже видно.
— Прошу вас, не надо меня обсуждать. Я разговариваю с вами только потому, что мы давно знакомы. И вы раньше работали следователем, и хорошо знаете, что за хлеб мы едим.
— Согласен, что работа следователя сложная и трудная. А сейчас ее вообще извратили. Следствие стало как бы бейсбольной битой… Неужели вам не жалко Федосова?
